Сами мы не местные
Шрифт:
Эцаган является первым. При нем огромная спортивная сумка, в которую он, видимо, сгреб все швейные принадлежности, какие у него были. Физиономия сияет, а кудри в особенности тщательно уложены. Можно подумать, на свидание пришел. Я немедленно приставляю его к делу – отволочь задремавшего Старейшину обратно наверх, нечего ему в нашем клубе делать.
– А что, Лиза, – говорит Эцаган, спустившись, – вы доделали то, что вязали на корабле?
– Да давно уж, и отправила маме. Это ведь ей свитер
– Ах да, точно, вы ведь, кажется, говорили. А с тех пор вы больше ничего не мастерили?
– Да так, пару гизиков сплела… Я ведь все надеялась, что меня научат в клубе, а эти курицы ни на что не способны.
Эцаган рассеянно кивает. Видимо, бесполезность столичных дам – ни для кого не секрет, это только я все узнаю на собственном опыте.
– И как, ваша мама была рада? Наверное, здорово, что вы ей посылаете вещи так издалека. Редко кто родителей так любит.
– Да моя мама была настолько заинтригована историей с бормол, что она тот свитер и не заметила!
Приходится объяснять Эцагану, с какого боку моя мама имеет отношение к этой истории. Вообще, я ей тогда в пылу мести так размашисто пообещала все объяснить, хотя на самом деле не имела ни малейшего желания это делать. Она бы стала долго возмущаться и призывать меня к действиям, которых я совершать не могу и не хочу, потому что это может задеть чувства Азамата. А объяснять про чувства маме тем более не стоит, потому что она считает, что у мужиков их нет, а если есть, то это размазня, а не мужик. Впрочем, она вообще противоположный пол не жалует. Так что пришлось выдать ей скорректированную версию, что, дескать, встретила тут того дядю, который меня от джингошей защищал, а он меня не узнал, так что и понадобились бормол в качестве доказательства. В общем, ни разу не соврала, и на том спасибо.
Орива является через полчаса, а следом за ней, собственно, наша наставница. Я не была уверена, спокойно ли она отнесется к присутствию Эцагана – тетка-то она разумная, но мало ли… Однако ее внимание в первую очередь привлекли гобелены на стенах – те самые, что в первый вечер привез Арон.
– Боги, старье-то какое! Да разве ж в такие стены можно приличных людей пускать? А еще богатый дом! Куда ж ты, хозяйка, смотришь?
Я пытаюсь что-то возразить, дескать, откуда мне знать, как эти гобелены выглядеть должны, если я ни в одном жилом доме тут не была? И вообще, это временная мера…
– Так, ясно, вот с гобеленов и начнем, – прерывает меня эта бурная женщина. – Ты вот, парниша, давай-ка быстренько рамки нам сделай, деревяшки-то в хозяйстве найдутся?
Мы с Эцаганом вламываемся в Азаматову мастерскую и откапываем там несколько деревянных реек, из которых он быстро и ловко сооружает четыре больших рамки с надпилами по двум сторонам, как зубья расчески.
Когда мы спускаемся, дамы внизу уже распотрошили мои и Эцагановы запасы материалов и нашли там подходящие нитки.
– Ну вот, – говорит наша наставница. – Теперь натягиваем основу…
– Погодите, – говорю. – Может, мы как-нибудь друг другу представимся? А то мне очень неудобно, что я не знаю, как к вам обращаться…
– А чего неудобно? Давно бы уж выдумала, как меня называть. Ну, если воображения не хватает, зови меня Орешница, так меня на рынке кличут. Кудряша я знаю, тебя саму все зовут Белая, остается только этой девочке кличку придумать.
– Есть у меня кличка, – тут же отзывается Орива. – На островах меня Задирой кличут, за то что в детстве дралась много… – добавляет она чуток сконфуженно.
Орешница смеется, Эцаган демонстративно отсаживается подальше, старательно изображая на лице испуг. Урок продолжается.
Через некоторое время я осваиваю методику, хотя продвигается дело небыстро. Орешница-то уже сантиметров двадцать сплела и нас всех четыре раза обежала и поправила, а мы пока тормозим. У Оривы выходит несколько лучше, потому что она в детстве этому уже училась.
– Ну ладно, – говорит наконец Орешница. – Суть вы поняли, теперь надо узоры выплетать. Не лысую же тряпку на стену вешать… Давай рассказывай, хозяйка, какие узоры делать будем?
Я сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть, что мне нравятся олешки с большими рогами. Хватит с меня бормол, теперь, пока не узнаю, по какому принципу эти узоры вообще делаются, ничего не скажу. Примерно в этом смысле я и высказываюсь.
– Э-э, да ты ж как дитя малое, не знаешь ничего, – осознает Орешница. – Да-а, тебе и правда учителя нужны, сама не освоишься. Ну давай на первый раз сделаем что-нибудь обычное, что в каждом доме на гобеленах изображают. Например, небо и землю. Уж это-то ты видела?
– Я, может, и видела, только не знала, что это небо и земля…
– Ну они такие, – Эцаган с Оривой принимаются объяснять, размахивая в воздухе руками, – тут круг, тут квадрат, там солнце, здесь вода.
Орешница тяжело вздыхает и прохаживается вдоль висящих на стене старых гобеленов.
– Вот иди смотри – самый простой рисунок.
Я подхожу. Самый простой рисунок не содержит в себе ни круга, ни квадрата, не говоря уж о прочих прибамбасах. Это что-то типа гигантского цветка из четырех лепестков, тычинки которого завязались узлом в экстазе, а по углам выросли трусы.
– И где тут земля и небо? – несчастным голосом взываю я.
Все трое кидаются объяснять хором, так что приходится их заткнуть, чтобы выслушать Орешницу.
– Вот круг посередине, в нем крест и точка, видишь? Это Солнце, а точка – Присолнышек. Крест указывает дни равноденствия и солнцестояния. Дальше, четыре угла видишь? Это земля. Ну и что, что не квадрат, но ведь четыре угла! Теперь, видишь тут змею? Это вода.
– Так змея или вода? Я вижу тут рельсы!
Орива покатывается со смеху, наставница вытирает пот со лба.