Самоцветы для Парижа
Шрифт:
Вологжанин глубоко затянулся и опять выпустил серию изящных колечек дыма, догоняющих одно другое.
Полюбовавшись ими, заметил:
— А вы больше интеллигентный человек, нежели рабочий от станка. Это приятно. Я к тому, что глупому Макарке не пришили измены революционному долгу.
— Ну что вы, Владислав Антонович, — принял игру следователь. — Как можно! Ваши коллеги и без того на всю Россию колоколят о зверствах большевиков, которые не жалеют ни стариков, ни младенцев. Не так ли?
— Сдаюсь, —
— Не спешите, я записываю... Это, полагаю, только начало нашего разговора?
— Начало? — опешил ротмистр.
— А как же! Вы куда, собственно, собрались, Владислав Антонович? Не в Париж ли? В таком разе с вашим мизером, — следователь кивнул на стол, — там долго не продержитесь. А потому логичен вопрос: где остальные изумруды?
— Помилуйте, о чем речь? Вся прошлогодняя добыча увезена владельцами. Нынче же на прииске настоящий бордель, никто не желает трудиться...
— А эти камушки?
— Мелочишка. Уж и не помню, когда к рукам прилипло, не смог себе отказать. Я бы на вашем месте задал другой вопрос. Например, почему я только сейчас дал деру? Интересует? Так вот, про бордель я уже говорил — это меня не устраивает. Я выжидал, думал, ненадолго вас хватит, и все вернется на круги своя. Ошибался. Вы надолго, и меня это напугало...
— Браво, ротмистр! Весьма разумные выводы.
— Тесно мне с вами на одной земле, вот и бегу, закрыв глаза. В Париж ли, в Константинополь или еще куда...
— Но при чем здесь русские изумруды? Если родная земля не мила — бегите, планета велика. А ценности верните... тому же Макарке. Глупый он, говорите? Нет, он еще не раскрылся, но уже имеет больше прав на эти камушки. Итак, вернемся к изумрудам.
— Опять сказка про белого бычка! Дались вам эти изумруды.
— Вы же военный человек, ротмистр. А между нами, вы правы, кипит гражданская война, построенная на вековой ненависти. Но ненависть не исключает чести. Ну понимаю, черт попутал, соблазнились, так ведь есть возможность снять грех с души...
— Ну поп из вас никакой, хотя вы и упорный товарищ. То навязываете в сообщники какого-то Голубева, то требуете миллион...
— Мы не в дворянском собрании, гражданин Вологжанин. Да и словом своим вы не дорожите. Разве час назад от этой «мелочишки» не отказывались?
Вологжанин молчал.
— Ну ладно, оставим эту тему. Значит, вам нечего сказать и о Розерте? Странно это. Розерт, мы знаем, погрел руки на изумрудах, и это не последний его грех. Так кто кого оделил камушками — вы его или он вас? Или из одной мошны брали?
Зазвонил телефон. Николай Иванович снял трубку, послушал.
— Хорошо, товарищ Юровский, сейчас буду у вас.
Он дал отбой и махнул часовому. Вологжанин поднялся, ощущая лопатками холод штыка, у порога обернулся.
— Господин следователь Николай Иванович, как новые законы квалифицируют мой случай?
— У нас еще будет время об этом потолковать.
Чекист уронил руки на стол, покрутил-повертел один из камушков. Велеречив гвардейский ротмистр, но темнит, ох темнит! За кордон уходят иначе, не с пятком изумрудов. Потянуть ниточку — клубок распутается. Но где эта ниточка?
Шла первая летняя ночь, но мечтать о сне не приходилось.
(3) Екатеринбург. Июнь 1918 года
Юровский, один из руководителей Уральской Чрезвычайной комиссии, пригласил следователя по очень срочному делу.
— Ну и гусь этот Вологжанин, — Юровский протянул Николаю Ивановичу свернутый вдвое лист бумаги. — Полюбуйтесь!
Следователь скользнул по первым строчкам и удивился:
— Это частное письмо?
— Не совсем... Да вы читайте, читайте.
Наконец Николай Иванович наткнулся на подчеркнутое карандашом и прочел вслух: «Вполне подходит для нашей операции и ротмистр Владислав Антонович Вологжанин. В бытность свою в гвардии собственноручно расстрелял большевика-агитатора, чего ему не простили аристократические чистоплюи. Я мог бы поручиться за этого надежного офицера...»
— Офицеры офицера судили? — недоумевал следователь.
— Да, в гвардии сохранялось благородство русской армии, офицерская честь превыше всего. А ротмистр убил человека без суда и следствия, как последнюю собаку. Мы должны еще выяснить имя этого рядового партии.
Юровский задумался, провел ладонью по черной бородке.
— Откуда письмо, Яков Михайлович?
— Перехвачен курьер с секретными инструкциями из Симбирска, от Каппеля. Кое-кого, благодаря этому письму полковника, удалось обезвредить. Вологжанина взяли на заметку, но не знали, где он пребывает.
— Я как чувствовал, что тут не только изумрудами пахнет! Не за что схватиться было, но теперь я прижму его фактом. Можно, допрошу Вологжанина сию минуту?
— Надо, Николай Иванович, надо. Время дорого, а его мало. Чехи с белыми близко.
(4) Екатеринбург. Июнь 1918 года
Дежурный совсем недавно — еще чай не успел выпить — водворил Вологжанина под замок, но приказу не удивился. И не такое бывало в этом доме.
Загремели ключи, и в коридоре появился Вологжанин. Он был обескуражен повторным, почти без передышки вызовом на допрос. Понял, произошло что-то непредвиденное. И вряд ли приятное для него.
Следователь ждал его стоя. Он был сух и корректен.
— Гражданин Вологжанин, сожалею, что вынужден прервать ваш сон, но дело не терпит отлагательства...