Самоидентификация Аксима

Бриллиантовая Рафаэлка

Аня вела Аксима к одной из таких маток.

— Мужчина… — бормотала она.

Аксим порывался сказать, что он не мужчина, а киборг, что он абсолютно бесполезен для продолжения рода, но вставить слово не получалось.

У одной из развилок висел большой, кривовато нарисованный портрет какого-то лысого мужчины с крючковатым носом и слегка безумным взглядом.

— Кто это? — спросил Аксим, и на этот раз его услышали.

— Мужчина… Евстахий Щекочихин-Крестовозвдвиженский… Он создал нас… Он учёный…

И Аксим вспомнил имя древнего генетика, прославившегося своими странными экспериментами. Так вот откуда они! Они не просто мутанты, они — плод человеческого гения, точно такой же, как и он, Аксим.

Он уже начал чувствовать с ними странное духовное родство. Они были столь же наивны — если не сказать глупы, — как и юный познающий себя робот. Они были изгоями, как и он. Люди точно также создали их по своему образу и подобию, но в корыстных целях.

Аксиму хотелось остаться.

Скоро началась более густонаселённая местность. Туннели перемежались с залами, где жили троглодитки.

— Мужчина, мужчина, — перешёптывались они. Аня периодически останавливалась, позволяя соплеменницам прикоснуться к Аксиму — чувство собственности в их странной коммуне отсутствовало.

Десятки потных голых тел разного размера, цвета и возраста облепляли его, длинные пальцы проходились по всем частям тела, губы целовали его орган удовлетворения, они целовались друг с другом и ласкали себя, но всё это продолжалось всего несколько минут, после чего все возвращались к своим привычным обязанностям, и они продолжали путь.

* * *

Наконец, коридоры закончились, Аня открыла дверь, пропустила Аксима. Внизу, за заржавевшим эскалатором виднелся пыльный зал метро, полный копошащихся существ.

Это напоминало картины Босха. На полу, на кусках колючей минеральной ваты лежали троглодитки — сплетённые в хитрые узлы, низко стонущие, сосущие грудь друг у друга. У них было две, четыре, у некоторых — по шесть грудей. Они ласкали себя и засовывали в себя разные предметы — ноги пластиковых кукол, ножки от табуреток, куски труб. Аксим наконец-то увидел самцов троглодитов — тоже костлявых и белёсых, но гораздо меньше самок, даже ниже Аксима ростом. Они были полностью лишены волос, в их пустых глазах читалась лишь похоть. Их было мало, они сновали меж самок, периодически пристраиваясь к ним то снизу, то сзади, быстро совершали фрикции и убегали, словно боясь, что эти самки богомолов съедят их. Изредка какая-нибудь самка хватала самца, вставляла грудь ему в глотку и выдавливала молоко, благодаря за удовольствие.

Судя по всему, это был обычный вечерний отдых этих странных существ. Аня с Аксимом подошли поближе, вливаясь в эту тёплую стонущую массу похотливых паучих.

Его член воткнулся в сплетение тел, не то между чьих-то ног, не то в подмышку одной из самок, и он непроизвольно забился во фрикциях — программа сбоила, требуя делать хоть что-то. Его гладили по голове, целовали в шею. На миг он оторвался, бросил взгляд на зал.

Возбуждение нарастало. Самцы тем временем не теряли времени зря, они яростно кончали, разбрызгивая сперму вокруг сношающихся самок. Самки легли на спины, раскрыв колени и ловя чревом и ртом живительные капли. Но этого было мало, лысые остроконечные черепа самцов троглодитов стали вонзаться в лоно воспалённых и липких самок-солдат — огромных, четырёхметровых, погружаясь почти по уши. Их груди были небольшими, мускулистыми, и удовлетворить их было сложнее всего. Наконец, послышались голоса:

— Аксинью, Аксинью везут…

И скоро он увидел. По туннелю метро на странной телеге, в которую были запряжены пара десятков рабочих троглодиток, катили странную грубую тележку, на которой лежала она.

Великаниха, троглодитова матка Аксинья. Пропорции её тела были почти такими же, как у обычных людей, но она была почти шестиметрового роста. Толстые, тугие груди её были не были полны молока, узкие торчащие соски казались пустыми. У неё была совсем другая функция. Она была столь тяжёлой, что не могла стоять на

ногах, лишь лежала, томно подложив полноватые руки себе под грудь. Её осторожно сгрузили на перрон станции, облепили со всех сторон, принялись ласкать, гладить, кормить. Затем десяток самцов выстроились в очередь на осеменение, они спорили, расталкивали друг друга, дрались — правильно, Аксинья должна получить лучший генофонд.

Самец покрупнее всё равно оказался почти в пять раз меньше Аксиньи — его узкие бёдра увязли в половых губах наполовину.

— Да, да, — стонала самка, вбивая пятками крохотного самца в свои гениталии.

— Мужчина, новый мужчина, он должен быть первым, — послышались голоса, и Аксима оторвали от Ани, взгромоздили на гору маточного тела как раз над сношающим его соплеменником. Но подвернувшаяся самка-солдат грубо оттолкнула андроида, прошипев:

— В другой раззз…

Матка-троглодитка бурно кончила, поток слизи вырвал самца из её чрева, отбросив на пару метров на перрон. Рабочие самки тут же бросились нашаривать в слизи что-то, и выловили пакет, похожий на тот, что видел Аксим в первом зале. Оказывается, это были не искусственные инкубаторы, а естественные. Выброшенную плаценту тут же подхватили и по цепочке унесли куда-то вдаль, видимо, к инкубаторам. Возбуждение толпы достигло апогея.

Длинные руки Ани поймали голову Аксима и уткнули в пупок, длинные груди легли на затылок, Аксим хватал их руками, мял, дёргал, давил. Потом его голову толкнули ниже, самка троглодита раздвинула костлявые колени, обнажив огромную, зияющую бездну влагалища, куда отправилось лицо Аксима. Губы сомкнулись с губами. Уткнувшись носом в толстый клитор с мелкими колючими волосками, он обнаружил, что язык обладает способностью выдвигаться, и устремил его вдаль, в мрачные глубины схватившего его чудовища. Язык трепыхался, бешено крутился внутри скользкой трубы, губы целовали и сосали половые губы троглодитки, а руки, испачканные в липком молоке и слизи, жали груди, не то её, не то чьи-то ещё, делая их ещё длиннее и желанней.

Аксинью положили на платформу и утащили куда-то в недра туннеля. Затем все сбились в кучу и уснули, зажав Аксима в своих телесах.

На утро Аня куда-то делась, самки разбрелись, и весь следующий день он провёл в этом же зале один. Днём самок было не так много, они лишь изредка прибегали к Аксиму, припадая к его всё ещё стоящему члену губами, животом, задницей. Ближе к обеду юная, едва преодолевшая период согласия, но уже не по годам огромная самка-солдатиха заключила его в свои объятия, прижала крепкой рукой к острой груди и утащила куда-то в тёмный угол. Уселась на задницу, раздвинув колени, и приказала:

— Я Таня. Мужчина, лиши меня девственности.

Рука Аксима раздвинула половые губы, за которыми оказалась твёрдая, как мембрана барабана, девственная плева. Аксим увеличил размеры своего удовлетворяющего устройства, сделав его максимальными, но тело троглодитихи было сухим, а никакой смазки поблизости не было. Аксим посмотрел в слепые глаза Тани — лицо с нежными, приятными чертами лица, никогда не видевшее солнечного света, тонкие полураскрытые губы, уши — изящные, слегка заострённые, волосы — пусть полупрозрачные, но ещё густые, не то, что у более взрослых. Бедная, несчастная девушка, подумал Аксим. Он понял, что ему не получится сделать Тане больно, наоборот, ему захотелось подарить максимум любви, которым он может поделиться с этим странным существом. Он поцеловал Таню в губы, обняв всё её странное, нелепое естество, нащупал полные горошины возбудившихся сосков, принялся крутить их, переключаясь на низ живота. Самочка быстро потекла, слизи набралась полная ладонь, и Аксим попробовал разбить членом толстую преграду, но Таня ойкнула, отпрянула, и он снова стал её ласкать, теребить, гладить бока, внутреннюю поверхность бёдер.