Самоубийство. Подготовка
Шрифт:
Здесь же вручались и более весомые подарки, например, на день рождения - бабушке чаще всего дарили платки и халаты - повседневную одежду сельских бабушек, деду же всегда - рубашки с длинным, но чаще с коротким рукавом, в клеточку - дед всю жизнь проходил в клетчатых рубашках с коротким рукавом (у него был один великолепный выходной костюм, серый, который дед надевал, когда ему раз в несколько лет нужно было пойти к кому-то на свадьбу или, скажем, в 1971 году, съездить на курорт в Кисловодск). Иногда доставались подарки и мне - помню, в 1980 году (в памятный олимпийский год) мама была в командировке в Москве и привезла мне оттуда набор олимпийских значков, бананы и пепси-колу. Я долго сидел на диване в столовой, с восхищением рассматривая значки, потом наелся бананов с пепси-колой и два дня не мог выйти из дома из-за поноса - каждый раз, пытаясь выбраться на пляж, я не успевал отойти от дома и сотни метров, как зов природы гнал меня назад - к нужнику на "поляне". Когда же мне, наконец, удалось отдалиться от дома на критическое расстояние, я, не успев вернуться, обосрался прямо на дорожке к морю. Как назло, именно в это время по дорожке шла тетя Тина, мама моего друга Ленчика, и, разумеется, завела со мной долгий разговор про жизнь - о том, как у меня дела, и как дела у всех моих родственников до седьмого колена.
На подоконнике в столовой стояли поздравительные открытки, которые "харьковчане" присылали бабушке каждый Новый Год и 8-е марта - бабушка держала открытки на подоконнике до следующего года, после чего заменяла их свежими. Открытки эти радовали и меня - сам я никогда не посылал и не получал открыток, так что радовался бабушкиным.
Примыкавшая к "сараю" стена столовой зимой была теплой, потому что с другой стороны находилась всегда натопленая бабушкой печь. Частенько, придя домой, после зимних игр на улице (в снежки или хоккей) я, замерзший, снимал мокрые носки и садился на диван у стены погреться. Это называлось: "сидеть под грубой". Иногда при этом бабушка наливала мне в тазик кипятку, чтобы я ставил туда ноги. "Парить ноги" - наше семейное хобби, которое настойчиво популяризировала бабушка; всякий раз, когда кто-то подавал признаки замерзания или простуды, бабушка предлагала ему попарить ноги в тазике. С парением ног в тазике среди семейных хобби могло соперничать, пожалуй, только приготовление "гоголя-моголя" - отвратительного напитка из взбитых яиц и сахара, который я терпеть не мог, но все остальные члены семьи чрезвычайно обожали - усядемся, бывает, все вместе в столовой и вертим ложками в чашках со скоростью вентилятора, пока "гоголь-моголь" не приобретет белый цвет - признак готовности напитка, после чего все начинали его пить, причмокивая от удовольствия (дядя Вова его, например, обожал), я же, пригубив чуток, кривился, недоумевая, как такую гадость можно брать в рот. Еще одним семейным хобби, которое, впрочем, значительно уступало по популярности парению ног в тазике и гоголю-моголю, было совместное решение кроссвордов - кроссворды мы решали из журнала "Огонек", чемпионом в этом виде спорта была тетка Оля, самая из нас эрудированная, активное участие принимали я, мама, дядя Вова и дед, бабушка же входила в глубокую оппозицию (я уже говорил, что бабушка порицала любые отвлеченные интеллектуальные упражнения, как то чтение книг - не удивительно, что она терпеть не могла кроссворды (собственно, только то, что они были напечатаны в журнале, было достаточной причиной - бабушка скептически относилась к любому печатному слову) и считала их пустой тратой времени - уж лучше попарить ноги в тазу или взбить гоголь-моголь).
– Дальше в дом -
Чтобы попасть из столовой дальше в дом нужно пройти массивную дверь, у которой тоже имелось практическое предназначение - с ее помощью мне в детстве рвали больные зубы, вы знаете этот дедовский способ - к зубу ниточка, ниточка к двери, за дверь дергают что есть силы, и вот твой зуб уже висит на дверной ручке. Это пытка, не спорю, но быстрее, чем съездить в город к дантисту, чтобы нарваться на пытку еще похуже - вы когда-нибудь бывали у советских дантистов? Я вам не советую (писателям-коммунистам Шаргунову и Прилепину, впрочем, советую настоятельно - я бы их годами держал в кабинете советского дантиста). Другие же предназначения двери - колоть орехи и служить барьером для мух, чтобы они не проникли из "сарая" дальше в дом.
За дверью-щелкунчиком-зубодеркой находилась маленькая комната-предбанник (с умывальником-рукомойником), из которого можно было попасть сразу в две бабушкины спальни - летнюю и зимнюю. В летней спальне (из предбанника налево), как можно догадаться, бабушка спала летом - спальня эта выходила окном на входную дверь, и бабушка в любое время могла наблюдать в окно, кто к нам пришел. Этот наблюдательный пункт служил единственной цели - продавать вино, цели в "советские" времена полулегальной (с частной торговлей алкоголем советские власти боролись с разной степенью интенсивности, иногда даже подсылая ряженых в штатское "клиентов", которых бабушка, впрочем, вычисляла с первого взгляда и вино им не продавала; я всегда удивлялся, как это у бабушки ловко получается вычислять "подсадных", сейчас же, впрочем, понимаю - она просто видела по лицу, что человек - сволочь, которому нужно не вино, а сделать тебе какую-нибудь пакость, привлечь к ответственности; в самом деле, это не так уж сложно - понять по лицу человека, нужно ли ему вино). Постоянные клиенты знали, где находится наблюдательный пункт - сразу шли к бабушкиной спальне и стучали в окошко (в любое время ночи); бабушка просыпалась, выглядывала в окно, кто там, накидывала халат и бежала в веранду налить посетителю стаканчик, чтобы он выпил тут же, или "литру", чтобы он взял с собой.
В зимней спальне (из предбанника прямо) бабушка спала зимой - там стояла вторая домовая печь с теплой стеной-грубой, оттого бабушка и выбрала эту комнату - чтобы поддерживать печь и спать в тепле. В этой же комнате бабушка хранила под матрасом деньги - то есть, здесь находился наш семейный банк. Несмотря на то, что все и каждый в нашей семье знал, где находится банк - нужно только отогнуть край матраса на бабушкиной постели, никому и никогда не приходило в голову туда залезть за деньгами - взять их на какие-то нужды или, скажем, пересчитать - за финансовую деятельность у нас полностью отвечала бабушка, выдавая деньги по мере экономической необходимости. Банк под бабушкиным матрасом применялся, впрочем, только в серьезных случаях - например, если нужно было купить новый холодильник или лодочный мотор, для более мелких нужд в столовой, в серванте, всегда стояла кружка с мелочью - идя, скажем, в магазин за хлебом, мы лезли в сервант и брали из кружки нужное количество копеек; там же я брал деньги на кино - десять копеек ("десюнчик"); кружка никогда не пустовала - бабушка регулярно пополняла кассу и не требовала отчетности, таким образом, легкий доступ всех членов семьи к малым деньгам не давал появиться искушению залезть в банк под матрасом - красные "червонцы" с ленинским профилем я видел чрезвычайно редко, да и то в чужих руках.
Окно из бабушкиной зимней спальни выходило в одну из беседок за домом - деду просто некуда было пристроить беседку, чтобы не закрыть окно. Это составляло некоторое неудобство для отдыхающих - ведь бабушка могла за ними наблюдать в окно, когда они там делают какие-то интимные вещи (для их спокойствия окно с обеих сторон было прикрыто занавесками), но также и для меня - беседки за домом были одним из моих любимейших укрытий для чтения (занятие, как известно, бабушкой ненавидимое), но какое же это укрытие, если тебя там в любой момент может обнаружить бабушка, выглянув в окно?
– Прихожая -
Прихожая, как и многое другое в доме, называлась так по традиции, оставшейся от старой планировки - когда вход был с другого конца. После достройки комнат и веранд прихожая оказалась посреди дома - чаще всего в ней спала тетка Оля (теоретически, у каждого в доме была своя комната с сезонными вариациями - я уже писал, что дед круглый год спал в "дальней" комнате, и лишь когда приезжал дядя Вова с семьей, отдавал им свою комнату и перебирался в беседку, бабушка спала в одной из своих спален, зависимо от того, было лето или зима, тетка Оля - в прихожей, моя мама - в зале, и лишь у меня никогда не было своей постоянной комнаты - я всегда спал где придется, там, где место не было занято кем-то из родственников - в дальней комнате или в зале, в прихожей или в столовой, в веранде или в беседке во дворе. Никогда, впрочем, я на это не жаловался - уверен, есть люди, которые прикипают душой к месту, где они спят, мне же всегда уютно там, где я только что лег, спать я могу везде, в любом месте - на твердом и на мягком, в комнате с окнами и без них, в большой и малой, одно плохо - в столовой, примыкавшей к "сараю", было всегда до черта мух, которые просыпались спозаранку, и тебе приходилось вставать вместе с ними - никакой человек не сможет долго спать в одной комнате с мухами, мухи - чемпионы насчет того, чтобы будить людей.
Прихожую я тоже часто использовал для чтения, потому что она была рядом с верандой, где хранились яблоки-"симиренко", и я мог быстро пополнять запас. Но в то же время прихожая была рядом с бабушкиной спальней, а к тому же не имела окон, поэтому, читая там, приходилось включать свет даже средь бела дня, что страшно бесило бабушку - она входила в комнату, щелкала выключателем и говорила: "Пошел бы лучше на двор погулял" (была все же одна штука, которую бабушка ненавидела еще больше книг - это футбол. Когда ты, поняв, что сегодня бабушка тебе почитать не даст, шел по ее приказу во двор и начинал стучать там мячом в стену, бабушка выходила следом и говорила: "Гупаешь тут, гупаешь - пошел бы лучше книжку почитал", чем ставила тебя в тупиковое положение - выбора меж двух занятий, доступных в теории, но не реализуемых на практике).
Однажды ко мне в гости приехал мой городской товарищ Пузачев, и бабушка постелила ему в прихожей...
– Пузачев, энурез и "бабка" -
Пузачевы были нашими с мамой соседями в городе. Мы тогда с ней жили на съемной квартире в обшарпанной розовой многоэтажке возле гастронома "Ленинград". В "городской" части своего рассказа я написал, что мне нечего сказать об этом доме, но сейчас, вспомнив про Пузачева, я решил, что все же пара слов найдется. Когда мы с мамой уже поселились в розовом доме, к нему вдруг решили пристроить кинотеатр - причем, специальный детский кинотеатр. Вечерами там все же показывали "взрослые" фильмы (не в том смысле, в каком это люди понимают сейчас - всякого рода порнографию, в "совке" такое не показывали, а просто фильмы про любовь и взрослую жизнь), но все остальное время - фильмы для детей и мультфильмы (были раньше такие мультсборники, где на два нормальных мультика показывали десять отстойных и нагоняющих смертельную тоску, вроде "Варежки" и "Девочки и дельфина"), к тому же в фойе кинотеатра стояли электрические игровые автоматы - "баскетбол", "теннис", "тир" и "морской бой". Кинотеатр назвали именем режиссера Леонида Лукова (он вроде бы родился в нашем городе), и каждый фильм там показывали одну неделю. Самым первым фильмом после открытия кинотеатра стал "Пограничный пес Алый". Мы всем классом сходили на этот фильм семь раз - то есть, смотрели каждый день. Знали его наизусть. Сейчас я могу вспомнить только то, что фильм этот был про пограничного пса по кличке Алый. На второй неделе показывали мультипликационный фильм - "Тайна третьей планеты". Его сюжет я помню чуть лучше, потому что главной его героиней была Алиса Селезнева, которая впоследствии (будучи сыграна живой девочкой уже не в мульт-, а в игровом фильме) стала известным секс-символом советских детей. На "Тайну третьей планеты" мы с друзьями сходили еще семь раз, после чего наше увлечение кинотеатром сошло на нет - иногда мы, конечно, ходили туда в кино, но уже не по семь раз в неделю, а чаще просто резались в игровых автоматах (сходить в кино стоило 10 копеек, а сыграть в автомате - 15). К тому же кинотеатр оказался прямо под нашими с Пузачевым балконами, и мы часто использовали удобство локации для иных игр - стреляли по посетителям кинотеатра, стоявшим у входа в ожидании киносеанса, из проволочных рогаток алюминиевыми V-образными пульками (если попасть такой пулькой человеку в ягодицу, даже с приличного расстояния, ощущение довольно болезненное). Кроме стрельбы из рогаток, мы бросали с балкона всякую дрянь вроде протухших овощей; однажды Пузачев настолько увлекся, что выбросил со своего балкона два мешка только что закупленных его родителями баклажанов (это он сделал без моей помощи, потому что я к тому времени уже ушел в школу - я учился во вторую смену, а Пузачев - в другой школе, в первую; иначе я бы его отговорил - мне кажется, я был все же чуточку поумнее этого жиробаса). Придя вечером из школы домой, я еще из коридора услышал за дверью Пузачевых какой-то шум и гам, что-то гремело и падало, кто-то бегал по квартире. Потом послышались отчетливые глухие удары и визг Пузачева (он визжал как свинья, которую режут). "Это не я! Это не я!" - кричал он. Я удивился, но лишь пожал плечами - папаша часто избивал Пузачева за всякие грехи, и мне было невдомек, за что тот получает в этот раз. Но когда я какое-то время спустя вышел на балкон, догадка осенила меня - вся крыша кинотеатра имени Лукова подо мной была усеяна отборными фиолетовыми баклажанами.
Но главное - у Пузачевых была отличная библиотека. Старший Пузачев был знаменитым на весь город хирургом-урологом, и оттого имел доступ ко всяким дефицитам, например, к книгам. Однажды, прогуливаясь по своему любимому книжному магазину, я заметил, что дверь в подсобку открыта, а за ней какой-то мужчина, согнувшись, роется в ящиках с книгами. Рядом с мужчиной стояла продавщица, что-то подсказывая и подсовывая новые ящики. Мужчина же складывал понравившиеся ему книги в стопочку на полу. Когда он внезапно обернулся, я узнал в нем своего соседа - Пузачева-старшего, хирурга-уролога. Кажется, при виде меня он стушевался - как-будто я застал его за чем-то постыдным. Если честно, мне тоже показалось, будто я наблюдаю что-то неприличное - что довольно странно, ведь хирург просто выбирал книги, а не драл, к примеру, продавщицу книжного магазина на столе, так что я тоже смутился, промямлил: "Здрасте" и постарался поскорее скрыться за книжными полками.