Самвэл
Шрифт:
— А ты Меружана когда-нибудь видел? — спросил гость.
— Видел, как не видеть, — невесело отозвался пастух. — Тогда он был совсем молодой, усы только еще пробивались. Потом он уехал в Персию, и там этот нечестивец, царь персидский, сбил его с толку... А после, тому уже немало времени, видеть его не доводилось.
— Эти стада — все его?
— Все его, господин. Звезды на небе — и те сосчитать можно, а стадам его счету нет. Здесь вот пасутся только отары овец, и каждая — одной масти и одной породы: черные отдельно, белые отдельно и другие масти тоже так же. А перевалишь через гору — там козы пасутся, и тоже стада подобраны
При последних словах голос старика явственно задрожал.
— А он приезжает посмотреть свои стада?
— Ни разу не был. Да он и сам не знает, сколько у него чего. Он чуть не с пеленок все воюет и хозяйством не занимается. Вот отец его покойный, тот был не такой! Каждый год, бывало, как осень настанет — приезжает. Ну, а уж мы овец-то вымоем, вычистим, стада показываем чистые, белые, как снег. А он смотрит да Бога благодарит. Вот в этом самом шатре не раз и не два доводилось мне его потчевать. Сядет, бывало, и с удовольствием отведает пастушьего хлеба-соли, хоть у нас и без разносолов.
— А теперь кто ведает всем этим богатством?
— Старая княгиня. Дай Бог ей долгой жизни, чтобы не оставляла нас своим попечением. Ума у нее — палата! Как помер старый князь, она и стала заправлять всеми делами. Приезжает — все осмотрит, порадуется, порасспросит обо всем. Не только всех пастухов знает — как зовут, кто и откуда, а даже и овец-то многих помнит. Знает, какая какого возраста, какой приплод дает. Она тоже меня Мани зовет. А ведь слуге приятно, когда хозяева его знают и по имени кличут. Меружан — тот не такой, случись мне пройти мимо него, даже и не узнает, кто я и что я, а ведь вот уж сорок лет на его стада жизнь моя уходит. Сорок лет — не пустяк, благородный господин.
— А на что ему столько скота?
— И ты еще спрашиваешь, благородный господин?! — воскликнул пастух, и улыбка мелькнула в глубоких складках его доброго обветренного лица. — Да ведь что ни неделя — сто лучших баранов посылаем на княжью кухню. Знаешь, сколько там человек каждый день накормить надо? Что ни день, несколько сотен за стол-то садятся! Опять же и масло, сыр, простоквашу — все отправляем к княжьему столу. Они ведь еще и дарят, бывает, разным людям, бедным раздают, жертвы приносят. Бог им столько дал — как ни трать, не убудет.
Пока неузнанный хозяин и его пастух коротали время за дружеской беседой, луна уже взошла довольно высоко над горизонтом и залила своим дивным светом мирно спящие в безмятежной тишине предгорья. Недалеко от шатра, в багровых отсветах огня, видны были другие пастухи, сидевшие вокруг костра. Одни жарили на вертелах мясо, другие пекли свежий хлеб, а сами тем временем переговаривались, шутили и обменивались замечаниями о ворсиранском госте.
Ворсиранцы отличались своеобразными, странными для других обычаями, и все смешные истории, какие только создавались в народе, относили на их счет. Один из пастухов как раз и рассказывал такую побасенку:
— Пришли как-то двое ворсиранцев
Все захохотали. Потом каждый в свою очередь начал рассказывать, что слышал и что знает; время от времени то один, то другой вставали, подходили к шатру и издали с любопытством поглядывали на ворсиранского гостя, словно проверяя, насколько верны их побасенки.
Ужин оказался лучше, чем ожидал Меружан. Перед ним поставили на деревянном подносе свежую простоквашу, сыр, две головки лука, а шашлык приносили прямо на вертелах, с пылу, с жару, и когда мясо кончалось, приносили еще. И этот человек, который занимал некогда самое почетное место за столом армянского царя, которого за трапезою сажал рядом с собой царь царей Персии, никогда еще не ел с такой охотой и удовольствием, как за непритязательным столом своего пастуха. У добродушного Мани нашлось даже вино. Накрыв на стол, он отошел в угол, разгреб руками мягкую землю и вытащил глиняный кувшинчик.
— Я всегда закапываю вино в землю, — сказал он. — Так-то оно лучше: и не согревается и не киснет от жары.
Меружан попросил пастуха разделить с ним трапезу. Мани согласился с большим трудом.
— Это для меня чересчур большая честь, благородный господин. Ну да ладно, пусть и старик Мани погордится перед людьми, что раз в жизни сидел за одним столом с княжеским сыном.
Он сел и поставил рядом с собой кувшин с вином.
Первую чашу Меружан выпил всю до последней капли. Увидев это, Мани начал пить сам и чаще подносить вино гостю. Когда они осушили не одну чашу, пастух спросил:
— Скажи, благородный господин, что слышно о Меружане? Ты живешь в большом мире, знаешь, что на свете делается, и хорошее и плохое. Мы оторваны от мира и не знаем, что и как. Верно ли то, что говорят?
— А что говорят?
— Да как сказать... Ты-то лучше знаешь, благородный господин... язык не поворачивается повторять.
— Я тоже ничего толком не знаю, добрый человек. Много чего говорят... не знаешь, чему и верить. Знаю лишь, что Меружан вот-вот вернется и, наверно, станет армянским царем.
Иссеченное морщинами лицо пастуха совсем помрачнело: последние слова, вместо того, чтобы обрадовать — ведь его хозяин и князь станет царем — наоборот, еще более огорчили его.
— Нехорошо это! — сказал он грустно. — Против Божьей воли... Царь — это царь, а князь — это князь. Бог наказал бы меня, вздумай я стать Меружаном. Я его пастух и должен довольствоваться своей долей.
— Но предки Меружана были царями! — прервал его гость.
— Этого я не знаю, были или не были. Может, и были. А только чем он и так-то царя хуже? В своей стране он и есть царь. От Аракса и до Ванского озера — все это его владения. Разве ж у царя Аршака столько земли? Я много ездил, господин мой, и во многих местах побывал. Видал табуны царя Аршака, видел и отары его овец — не только половины наших, но и поло-вины от половины не наберется. Видал я и охотничьи угодья царя Аршака, опять же далеко им до наших! Так чего ж не хватает Меружану? Зачем он идет поперек воли Божьей, грех берет на душу, да и на всю страну... Горько это, ох, как горько, господин мой... Одна надежда на Господа Бога; может, смилостивится над нами, отвратит князя от зла и направит на путь истинный.