Самвэл
Шрифт:
Когда спарапет вышел из шатра царицы цариц и направился к своей ставке, пораженные евнухи толпами кидались ему в ноги и лобызали края одежды. А из-за отодвинутых занавесок сотни прекрасных глаз со слезами благодарности глядели вслед молодому и красивому герою, в котором воинская доблесть сочеталась с таким высоким душевным благородством.
Мушег не только даровал свободу всему гарему, но и не тронул его поистине сказочных богатств, которые по обычаям того времени считались его собственностью. Он оставил все это и полной неприкосновенности, приказав своим воинам не касаться даже нитки из имущества гарема. В качестве поенной добычи спарапет взял лишь
Поступок Мушега был встречен в столице Персии с всеобщим одобрением и еще более глубоким удивлением. Для персов это было чудо, к тому же из ряда вон выходящее. Шапух немедленно велел перенести в главный храм Тизбона набитый сеном труп Васака, отца Мушега, стоявший в крепости Ануш перед царем Аршаком. Чтобы увековечить великодушный поступок Мушега, царь царей приказал изобразить на золотом кубке, из которого обычно пил, армянского спарапета, верхом на белом копе. И всякий раз, стоило на пиру взять в руки этот кубок, Шапух вспоминал благородный поступок благородного героя и пил «во славу белого коня», то есть во славу Мушега, всадника на белом коне.
Это был памятник нравственному величию князя Мамиконяна, запечатленный царем царей в его сердце и на его чаше. Но существовал памятник и мужеству князя, поставленный сирийцами в Междуречье, в так называемых «Вратах Хона». Близ берегов Евфрата возвышалась огромная скала. Одна сторона ее гладко обтесана, и на ней высечено изображение вооруженного всадника верхом на горделивом скакуне, который попирает копытами поверженного исполина. Всадник и конь изображали Мушега Мамиконяна и его неразлучного белого скакуна, а поверженный исполин — грозного разбойника, который долгое время наводил ужас на Междуречье и южные земли Армении. Мушег схватился с ним один на один, убил и избавил страну от злодейств этого чудовища.
И все же памятник его великодушию выше памятника его мужеству.
XI «МЕНЬШЕЕ ИЗ ДВУХ ЗОЛ»
И затем Мушег, сын Васака собрал всех знатных людей и направился с ними к греческому императору. И принес ему мольбы страны Армянской и поведал обо всех бедствиях, что они претерпели, и просил императора поставить Папа, сына царя Аршака, царем над Арменией.
Фавстос Бюзанд
Мушег Мамиконян вернулся в Артагерс со славной победой, к вящей радости и армянской царицы и сплотившейся вокруг нее знати. Несколько дней весь город праздновал эту блестящую победу. У царицы, впрочем, не вызвало особого восторга возвращение Шапуху его гарема, но она сумела скрыть свое недовольство, и когда спарапет предстал перед нею, обняла и поцеловала в лоб отважного героя.
Захваченную добычу царица повелела разделить между участниками битвы с персами, сама же приняла, как самый дорогой подарок, лишь чучела шестисот персидских вельмож, привезенные Мушегом; часть их вывесили на башнях Артагерса, остальными велела украсить парадный въезд во дворец спарапета.
Пока длились празднества, спарапет почти не выходил из дому, избегая восторженных чествований ликующего народа, которые смущали нашего героя, по натуре лишенного тщеславия и честолюбия. Тем временем жены и дочери армянских на-хараров посещали его жену и приносили ей свои поздравления. Приходил епископ и служил благодарственные молебны.
Все складывалось самым обнадеживающим образом, и царица могла бы только радоваться, если бы не озабоченность
Возвратив Шапуху гарем, Мушег вызвал этим недовольство и многих нахараров, ощутимо смягченное тем, что в руках армян оказалась царевна Ормиздухт. Царица отвела ей особые покои в своем дворце, и персиянка содержалась со всем подобающим особе царской крови почетом, но под самым неусыпным надзором.
Не меньшей радостью для царицы было освобождение ее братьев и других знатных пленников, которых Шапух уводил с собою в Персию после побоища при Зарехаване и которых спасла и освободила победа Мушега. Среди них было также немало знатных женщин, девушек и мальчиков-подростков, которых персы также собирались угнать в плен.
Прошло несколько недель с того дня, когда Мушег, увенчанный славою победы, вступил в Артагерс. Была поздняя ночь. В крепости все спали, и всюду царило безмолвие. Бодрствовала лишь хозяйка крепости — царица Парандзем. Она сидела в одном из своих покоев; рядом с нею, погруженный в глубокое раздумье, стоял Мушег Мамиконян. На мужественном лице спарапета не было на сей раз бодрой уверенности, столь свойственной обычно его закаленной воинской натуре. Озабоченной казалась и царица. Перед сном она была в простой одежде, которая самою своею непритязательностью придавала царице особое очарование. Волосы ее были распущены, украшения сняты, только на обнаженных руках сверкали золотые браслеты; их веселый блеск резко противоречил хмурому выражению лица. На высоком медном треножнике горел серебряный светильник, озаряя комнату неярким и невеселым светом. Невесело глядела и царица; время от времени она брала распечатанное письмо, пробегала его глазами и снова клала рядом с собою. Письмо она только что получила из Византии и перечитывала уже в который раз.
— При нынешнем сложном положении дел перемены в Византии мне представляются благоприятными дли нас, Мушег, — сказала она спарапету. — Проклятый Валент погиб смертью, его достойной, императором стал Феодосий, муж добродетельный. Уверена, что он изменит к лучшему отношения с Арменией.
— Я тоже уверен... — отозвался спарапет, без особой, впрочем, уверенности.
— Нам нужен союз с Византией, Мушег, — продолжала царица. — Обороняться мы, пожалуй, сможем и собственными силами, но совсем очистить страну от врагов — это едва ли. Нам нужна помощь со стороны, нужен хороший союзник.
— Известно ли тебе, государыня, сколь дорого обходятся нам союзы с Византией?
— Известно. Но из двух зол я выбираю меньшее. Наши отношения с персами приняли настолько непримиримый характер, что у меня нет никакой надежды на их улучшение, как нет ни какой надежды и на то, что Шапух возвратит из подземелий крепости Ануш моего супруга. С другой стороны, мой сын — в Византии, у императора. Его надо вернуть в Армению. Я хочу, чтобы он заменил на престоле своего отца. Без царя Армения беспомощна, как тело без головы. А вернуть его в Армению и посадить на трон, сам понимаешь, немыслимо без согласия нового императора и без союза с ним: мой сын в его руках, он заложник византийцев. .. Притом же я считаю, что союз с императором-христианином предпочтительнее, нежели мир с нечестивым персом.