Санджар Непобедимый
Шрифт:
Конь чистейших кровей нес этот букет одежд, благоухавший на десяток шагов ароматами изысканных духов.
Двое юношей вели коня под уздцы. За назиром, шелестя шелками, бряцая дорогой сбруей, плыла в облаке золотистой пыли многочисленная свита, столь же пышно одетая.
Великий назир столкнулся лицом к лицу с Санджаром, стоявшим на дороге. Взгляд командира был отнюдь не приветлив, и рука, в которой он держал плеть, резко подергивалась.
Вид Санджара, как и всех его бойцов, был так неуместен в этой пышной процессии, что назир растерянно натянул повод, и конь, кося белками глаз, фыркая и храпя, начал рыть землю копытом.
— Кто это? — слегка шепелявя, тревожно спросил, ища глазами кого–то в толпе приближенных, великий назир.
Тронув коня и приблизясь на несколько шагов, худощавый сотник почтительно промолвил:
— Что угодно, таксыр?
— Кто он? Вот этот? — и назир небрежно ткнул мастерски выточенной ручкой камчи в лицо Санджара.
— Кто он? Кто ты? — закричал сотник. — Отвечай великому назиру Бухарской Республики… Ну!
Санджар мрачно шагнул вперед. Губы его перекосились от бешенства, мелкая дрожь пронизывала тело. Говорить он не мог; туман застилал сознание.
Что только не передумал он в этот момент?.. Измученные израненные бойцы, умирающие товарищи, а тут же рядом эта парадная роскошь, этот блеск двора восточного князька. Неужели это народный избранник? Эта кукла, нарядившаяся в байские одежды? Кто выдумал это подражание торжественным выездам средневековых восточных тиранов?
Но пока Санджар соображал, как порезче и пояснее высказать свою мысль, высокий черный человек с великолепной бородой скороговоркой пробормотал, опасливо поглядывая на Санджара:
— О, это наши мужественные добровольцы… Кажется, командир их, Санджар–бек из Вабкента. Участвовали, по–видимому, в бою.
— А, хорошо, хорошо. — Назир, успокоенный, благосклонно эакивал головой. — Вы сражались сегодня? Благодарю, славные воины, благодарю от имени республики.
Он пристально взглянул на Санджара. Взоры их скрестились. И тут Санджар с удивлением обнаружил, что изящный юноша имеет свинцовый, неприязненный взгляд, полный глубокой затаенной злобы. Губы юноши улыбались, а взгляд пронизывал, уничтожал…
Впоследствии Санджару вспомнился этот взгляд, и только тогда ему все стало ясно, тогда только он понял, какую подлую роль играл великий назир в те дни, и посмеялся над своей простотой и наивностью.
Блудливо опустились тяжелые веки, обрамленные девичьими ресницами. Великий назир, отвернувшись, протянул:
— Товарищ военный назир, примите командира, ну, сегодня вечерком и доложите мне… Если отличились, наградим.
Он протянул руку. Но так как этот жест был похож на приглашение вельможи приложиться к руке, Санджар не двинулся с места. Снова глаза их встретились. Великий назир запоминал. Санджар пытливо знакомился.
Досадливо морщась, назир сказал, тихо, но так, чтоб слышал и Санджар:
— Почему они такие оборванные? Встречают… э… не в параде.
У этого источника, у этой старой замшелой мечети Санджар получил серьезный урок политической мудрости. Оказалось, что даже великие военные подвиги, беззаветное мужество, самопожертвование, пролитая за свободу народа горячая кровь могут быть не замечены. Можно, оказывается, видеть тяжелые кровавые раны, свежие рубцы, изможденные, опаленные порохом лица, несмываемые следы скитаний по горам и пустыням и намеренно равнодушно пройти мимо всего этого. Такое отношение к людям, жертвующим жизнью ради великого дела, может быть порождено только смертельной враждой. Но почему же великий назир мог питать к Санджару и его бойцам ненависть?
Немало времени понадобилось, прежде чем подлый путь предательства интересов трудящихся привел назира к логическому жалкому концу.
То, что Санджар увидел дальше, повергло его в еще большее удивление.
Пышная кавалькада не проехала и несколько шагов, как навстречу великому назиру из кишлака вышла делегация почетных старейшин — аксакалов. Все это были глубокие старики. Опираясь на суковатые палки, по–стариковски семеня ногами, они несли подарки и возглашали приветствия могущественному. Они рысцой подбегали к назиру и целовали, униженно и подобострастно, кончик его сапога.
И Санджар увидел, что великий назир не только не попытался прекратить эту безобразную сцену, а напротив, поудобнее вытянув ногу для поцелуев, самодовольно поглядывал на окружающих. Столь же благосклонно он выслушал напыщенную речь старосты кишлака и принял дары.
Сам он не нашел нужным ничего сказать. Слабым жестом он поманил кого–то к себе из обступившей его свиты.
Санджар не поверил своим глазам: то был Гияс–ходжа.
На белом коне, в белоснежном одеянии мутавалли выехал вперед. Речь его была похожа на проповедь с минбара в мечети, хотя у Гияс–ходжи хватило такта на приводить ни одной цитаты из корана.
Кавалькада тронулась вперед и потонула в облака пыли.
Снова появился рыжий сотник. Он с яростью накинулся на старейшин, на дехкан:
— Плохо встретили, возмутительно встретили! Их высочество обиделось на вас за то, что пришлось вдыхать пыль. Эй вы, шакалы, собирайте ковры, сюзане! Марш бегом вперед, грузите на арбы… Нам еще сколько встреч надо устраивать.
Сотник хлестнул лошадь и ускакал.
К Санджару подошел пожилой дехканин.
— Сынок, я не понял, что говорил мулла в белом. Не скажешь ли ты? Когда нам, батракам и беднякам, великий назир даст землю? Земли бы нам…
Вопрос не застал Санджара врасплох. Вопрос о земле он слышал повсюду: и в каменистой долине Сурхана, и в горных ущельях Гиссара, и на холмах Локайского Бабатага, и в Миршадинской степи… Всюду дехкане спрашивали, затаив дыхание, когда же наступит долгожданный счастливый день, когда начнут раздавать байские земли.
— Землю, — сказал Санджар, — вы получите и очень скоро. Только… — Он хотел сказать: «Только вряд ли вы получите ее от великого назира», но сдержался и проговорил: — Советская власть, большевики дадут вам землю.