Санкта-Психо
Шрифт:
Не успевает он открыть дверь в раздевалку, как слышит топот маленьких ножек. Матильда. Глаза ее сияют от восторга.
— У нас полиция!
Выдумщица.
— Вот как? — Ян снимает куртку. — И что они хотят? Попить с нами сока?
Матильда смотрит на него широко раскрытыми глазами и начинает смеяться только после того, как он ей подмигнул. Ох уж эти воспитатели, болтают всякую ерунду. Им-то все можно, а поди различи, когда они шутят, а когда говорят серьезно.
И в самом деле — полиция. Не в детском саду, конечно, — на территории больницы. Полицейская машина припаркована
И тут же возникает ощущение тревоги. Как всегда, когда он видит полицейских. После «Рыси» — всегда.
В кухню входит Мария-Луиза.
— А что там делает полиция? — спрашивает он.
— Не знаю… кажется, ночью что-то случилось.
— Побег? — Он старается говорить как можно спокойнее.
— Не думаю… с чего бы? Завтра все узнаем. Завтра придет рапорт.
Она говорит о еженедельном рапорте. Доктор Хёгсмед каждую среду присылает рапорт о событиях в больнице, но до сих пор это было неслыханно скучное чтение.
Каждую минуту могут постучать в дверь — громко и уверенно, как обычно стучит в дверь полиция. Но никто не стучит, а когда он опять выглядывает в окно, полицейских уже не видно.
Можно выдохнуть спокойно. Судя по всему, он ни при чем. Но когда в десять часов Ян собирается отвести Феликса на свидание, Мария-Луиза его останавливает.
— Сегодня не будет посещений, Ян. Отменили… — тихо говорит она.
— Да? — Ян машинально тоже понизил голос. — Почему?
— Экзитус… [5]
5
Экзитус — exitus letalis (лат.), смертный случай.
— Экзитус? Кто-то умер?
— Да… ночью умер один из больных.
— Что случилось?
— Точно не знаю… но, судя по всему, неожиданно.
Ян не задает больше вопросов. Продолжает играть с детьми в прятки и в «кто последний». Но мысли его далеко. Он думает о посланном вчера письме. Любовное послание… но и угроза: все тайное может стать явным.
А где живет Ларс Реттиг? Номер телефона? В телефонном справочнике его нет. Ян после работы идет в город. В «У Билла» тоже нет — «Богемос» сегодня не выступает.
Ну что ж… есть еще репетиционное помещение. Дверь закрыта, но вой электрогитар слышен даже на улице. И ритмичная дробь ударных. У Яна мгновенно испортилось настроение — он уже не нужен.
Ян постучал, но никто не открыл. Посильнее — никакой реакции. Затычки у них, что ли, в ушах?
Он толкнул дверь и просунул голову.
Музыка смолкла, и все четыре головы, как по команде, повернулись к нему.
— Привет, Ян, — после неловкого молчания произнес Ларс Реттиг.
— Привет, Ларс… надо бы поговорить.
— Само собой. Заходи.
— Нет… я имею в виду, нам с тобой.
Яну кажется, что все на него
— О’кей. — Реттиг кивнул. — Подожди немного, я сейчас.
Банда четырех. Наверное, не только Ларс, а все они, вся группа, — санитары в Санкта-Психо.
И тут же вспомнил, где видел Карла. Бойцовский питбуль с мощными челюстями и баллоном со слезоточивым газом на поясе. Это именно Карл принял у него Жозефин в комнате свиданий.
Карл мрачно смотрит в сторону двери. Ян отступает в тень, но охранник наверняка его уже заметил.
— Только у меня совсем мало времени, Ян. — Реттиг подошел к двери. — Всего несколько минут… Давай выйдем на улицу.
Они прошли по пустому тротуару с десяток метров, и Реттиг остановился:
— Можем поговорить здесь.
Яну всегда очень трудно задавать прямые вопросы — ему кажется, что он прижимает собеседника к стенке. Но он обязан спросить.
— Кто умер сегодня ночью?
Реттиг смотрит на него с удивлением.
— Кто сегодня умер? — переспрашивает он с ударением.
— Мы утром узнали, что в Патриции кто-то умер.
Реттиг кивает, но не сразу. Подумал сначала, как реагировать.
— Больной…
— Мужчина или женщина?
— Мужчина.
— Он писал письма?
Реттиг быстро оглядывается по сторонам:
— Об этом говорить не надо. — Он улыбается Яну, но улыбка получается неестественной.
Интересно, знает ли Реттиг, что он вложил в конверт свое письмо, адресованное Алис Рами. Вернее, женщине, про которую он думает, что она и есть Алис Рами. Может, и знает. Не исключено.
— Собственно, хотел я спросить вот что: почему эти письма так для тебя важны? Можешь рассказать?
Реттиг опускает глаза.
— Мой брат в тюрьме, — тихо говорит он после долгой паузы. — Сводный брат. Тумас.
— В больнице? В Санкта-Психо?
— Нет… в тюрьме. В Кумле. Восемь лет за особо дерзкое ограбление. И он ни о чем так не мечтает, как получать письма… много писем. Но большинство до него не доходит. Их перехватывают. И я не могу наладить с ним контакт, потому что тогда… тогда — прощай, работа. — Он глубоко вздохнул. — Так что я пытаюсь хоть что-то сделать для бедняг в Патриции.
Ян кивнул. Вполне правдоподобно.
— А тот, кто умер… — еще раз спрашивает он. — Он получал письма? Или писал?
— Нет… — устало произносит Реттиг. — Педофил на принудительном лечении, никаких связей, никаких друзей, никаких корреспондентов. У него остался только один настоящий друг… и знаешь, кто? Вернее, что? Он был уверен, что на плече у него вторая голова. Сам тихий и приветливый, а вот вторая голова — кошмар, да и только… Ясное дело, никто эту голову не видел, кроме него самого… Но парень клялся и божился, что не он, а его вторая голова вынуждает его кидаться на детишек. И за стенами Патриции у него никого не было. Даже адвокат отказался его навещать, так что он впал в депрессию. И чем дальше, тем хуже.