Савва Морозов: Смерть во спасение
Шрифт:
О женская логика! Было это несколько лет назад, но она и в этот приезд Чехова напомнила о том. Неужели?
Зинаида и Ольга долго бродили вдвоем по парку, который свободно переходил в окрестный лес. О чем могут говорить женщины, как не о мужьях? Кажется, они всерьез загорелись желанием стать соседками. И не последнюю роль в этом увлечении играла Зинаида. Ольгу-то она убедила, но оставался еще и Антон Павлович. Прямо при Ольге заявила:
— Савва, убеди Антона Павловича: нечего ему в Ялте зимами киснуть. Лучшего места не сыскать!
Надумали смотреть
— А куда, собственно? — спросил Чехов, зябко поеживаясь, хотя было тепло.
— Да в Киселево, — лукаво намекнула Зинаида. — Ни о чем вам это название не говорит?
— Да-да, конечно, — вспомнил Чехов свою молодость и свои здешние увлечения. — Было дело.
Книппер и в линейке перебирала ножками, торопя события:
— Как же, Антон? Я говорила, Зинаида Григорьевна говорила. Имение Максаковых.
— Что ж, валяйте, — не стал сопротивляться Чехов дружному женскому натиску.
Линейка, запряженная парой буланых, катила меж вековых берез. На козлы, по настоянию Саввы Тимофеевича, сел его верный охранник Матюша. С неизменным пером на шляпе. Ехали по старой Котовской дороге. Проселок оказался пыльным, ухабистым. Линейку трясло: она же без рессор. Савва Тимофеевич настоял именно на этом экипаже, а сам остался дома: не хотелось ему вмешиваться в женские дела. В благоприятный исход сделки он, по правде сказать, мало верил. Женщины женщинами, а решать-то будет Антон Павлович. Он ведь не дурак, понимает, что ему зимнюю ссылку пророчат. Морозовы- соседи уедут в Москву, жена будет пропадать в своем театральном кругу — волков там гонять, за Ябедами?
Зинаида Григорьевна, будучи сейчас главной распорядительницей, часто поглядывала на гостей, как бы прося извинения. Линейка была набита сеном, но это не спасало на ухабах. Ольга при толчках морщилась, ерзала на ковре. Пожалуй, и она в затею мало верила. Чехов поглядывал на березы:
— Давненько, видать, посажены, может, еще по екатерининскому указу. А колдобины, пожалуй, со времен Ивана Грозного.
Линейка с проселка свернула в поле. Потом в сырой ельник. Тряская деревянная гать через болото. С высоты песчаного киселевского обрыва открылась деревенька, за ней небогатая господская усадьба. Деревянный дом с мезонином, липовая аллейка, как водится, яблоневый сад.
Семья Максаковых была то ли в отъезде, то ли в другом своем имении. Дома оказалась лишь старая тетушка, не согласная продавать родовое гнездо. С Зинаидой Григорьевной она поздоровалась сухо, как с человеком не своего круга, — вот тебе и Морозовы! Фамилия Чехов тоже не произвела никакого впечатления. Ольгу обидело, но у Чехова вызвало лишь улыбку.
Гремя ключами, тетушка водила незваных гостей из комнаты в комнату. Поскрипывали рассохшиеся половицы, болтались на несмазанных петлях рамы, шелушились краской двери. Мутные, старые стекла. Отчужденно смотрели из потемневших багетов засиженные мухами фамильные портреты.
Чехов и тут высказался в своем духе:
— Это для
А Ольге Леонардовне нравилась эта пыльная старина. Даже ржавый флюгер на давно не крашенной крыше.
— Ты прямо как курсистка в музее древностей, — ворчливо заметил Чехов.
Ольга не унималась:
— Ах, Антон! Представляю, какие закаты открываются с этого обрыва! А заливной луг! Половодье весной! Воздух, тишина, Антоша.
— Да-да, как на кладбище, — не разделял он ее восторгов. — От железнодорожной станции два часа трястись в бричке, да если еще при дождливой погоде.
Накаркал! Июльская духота раскололась грозой, часовым ливнем. Зонты не спасали, их заворачивало ветром. Перо на шляпе Матюши совсем поникло. Он подгонял лошадей, но они, потеряв всякую резвость, едва тащились через море мутной грязи.
В Покровском на этот случай затопили камин, стол накрыли не на веранде, а в зале. Там уже в креслах сидели Анна Карпова и Ключевский — вместе с Саввой Тимофеевичем ездили в монастырь. Тоже попали под ливень.
Историк сетовал о судьбе Суворова-младшего. Аркадий Александрович, молодой генерал, не в Альпах, не на Чертовом мосту погиб — утонул в здешней реке. Вот несчастная судьба! В подземном этаже Ново-Иерусалимского монастыря о том говорила надгробная плита. Ключевский вспомнил стихи Тютчева:
Гуманный внук воинственного деда, Простите нас, наш симпатичный князь.
На этом месте и остановил его грохот подъехавшей линейки. Боже правый, что стало с гостями! Савва Тимофеевич не мог удержаться от смеха:
— Да вы, никак, с Чертова моста!
— Да ничего. — пыталась отряхнуться мокрая Ольга.
— Не черти, а лешие нас, столбовых дворян, по хляби волокли, — бросил Чехов, проходя в свою комнату.
Переодевшись, Чеховы успокоились. Наслаждались теплом камина и подогретым вином. Их не тревожили разговорами. Лишь к концу обеда Зинаида Григорьевна спросила:
— Ну как, будущие помещики Звенигородского уезда? Покупаете маклаковское имение?
Ольга переглянулась с мужем:
— Мне очень понравилось. Думаю, и Антону Павловичу хорошо будет в творческом уединении.
Чехову изменила обычная сдержанность:
— Брось, Ольга! Ты горожанка и не представляешь, на какую тоску я буду обречен в этом медвежьем углу! Что хуже одиночества?
— Почему же. одиночество?
— Да потому, что театральные. и всякие другие. дела едва ли на день отпустят тебя!
Всем стало неловко за эту семейную перепалку. Особенно Савве Тимофеевичу: «Да, семейное счастьице.» О Чеховых, о себе ли он думал? Барона Рейнбота здесь только и не хватало.
Гроза второй волной налетела. Но он, не слушая возражений, оседлал своего кабардинца и сквозь ливень помчался к реке.
Дорога вела вверх по Малой Истре, в неизвестные дебри. Туда его еще не заносило. Странно, под развесистой елью мелькнул цветастый платок. Он соскочил с коня.
— Что вы здесь делаете. сударыня? — не знал, по-крестьянски ли, по-барски ли обращаться.