Сборник фантастических рассказов
Шрифт:
В этой маленькой спальне, полной женщин, Погодин чувствовал себя совершенно ненужным. Все отлично происходило без его участия и как бы вне его воли, а сам он чувствовал полную свою нелепость. Инстинкт, общий у него с самцом гориллы, заставлял его бестолково топтаться на месте, не терять жену из поля зрения и защищать ее от хищников. Но хищников не было, и поэтому Погодин ходил по комнате, нервируя тещу, которой приходилось все время отодвигать ноги, и раздражая своими мельтешением тетку. Тетка была в их квартире только второй или третий раз, но телефон был уже ею совершенно приручен, и его длинный шнур, весь вдруг целиком поместившийся в комнате, послушно
Погодин пытался посоветовать отвезти Дашу в их районный роддом находившийся совсем рядом, всего в трех улицах, но на него замахали руками и мать, и тетка; даже жена, своего мнения не имевшая, поддалась общему порыву и махнула на мужа рукой с зажатым белым носком.
Из-за всего этого Погодин обрадовался, когда тетка попросила его выйти во двор и посмотреть, закрыла ли она в спешке машину и не мешает ли он, теткин автомобиль, проезду других машин. Понимая, что это поручение не важное, а скорее устраняющее его, Погодин все же согласился играть по правилам и сделал вид, что задание это вполне ответственное и истинно мужское.
Осторожно прикрыв за собой дверь квартиры, он вышел на лестницу, спустился и, оказавшись на улице, глубоко вдохнул влажный воздух, в котором еще плавал утренний туман.
Утро было серое, свежее, на асфальте шуршала листва. Погодин обошел вокруг теткиной машины — серебристой длинной иномарки с забрызганными грязью стеклами и дверями. Как он и предполагал, машина была надежно припаркована, все двери закрыты, а на приборном щитке, видном в боковое стекло, мигала красная лампочка сигнализации. Погодин усмехнулся и пошел бродить по двору, совсем еще по-утреннему пустому. Все было тихо, лишь в отдалении, за углом дома, слышался равномерный шорох метлы дворника о сухие листья.
Мимо Погодина прошел немолодой, с седой щетиной на лице, мужчина, за которым плелся большой доберман. И хозяин и собака выглядели буднично: мужчина позевывал и курил, а собака равнодушно нюхала камни и посматривала по сторонам, и по тому, как она это делала, видно было, что ей все равно — гулять или сидеть дома.
«Идет и гуляет, будто ничего не происходит! У него обыкновенный, заурядный день, такой как был вчера или позавчера; придет с собакой домой, оденется позавтракает — и на работу. А реши я ему ни того ни с сего сказать, что у меня жена рожает, ему было бы неинтересно,» — размышлял Погодин, провожая мужчину взглядом и чувствуя глубокую несправедливость того, что ребенок его так же неинтересен другим людям, как ему самому малоинтересны были прежде чужие дети.
«Но разве можно его обвинять в черствости, а если бы все было наоборот?
Допустим, месяц назад, когда у меня тоже был заурядный день, этот человек подошел бы ко мне и сказал, что у него жена рожает… — продолжал представлять Погодин, но, подумав, что у такого пожилого мужчины дети, скорее всего, уже взрослые, поправился и изменил условие. — Даже нет, не жена рожает, а, скажем он говорит мне, что у него умер брат. Как бы я поступил? Ну, конечно, сделал бы грустное лицо, постарался бы выразить участие, но ведь искренно, положа руку на сердце, было бы это для меня важно? Да я сразу забыл бы о нем и его брате, едва бы он ушел».
Пока в сознании Погодина медленно, цепляясь одна за одну, протекали мысли доберман остановился, точно вспомнив о чем-то важном, быстро вернулся и на несколько результативных мгновений поднял заднюю ногу у колеса теткиной машины.
Сделав дело, собака выразительно взглянула на Погодина и побежала догонять хозяина.
Когда он вернулся в квартиру, там уже полным ходом шли сборы. Тетка и теща целеустремленно рылись в шкафу, а жена с собранным заранее пакетом, уже совсем одетая, стояла у дверей. Лицо у нее было огорченное, но смирившееся: видно было, что покидать квартиру, уже привычное и известное ей место и ехать в место другое, непонятное и непривычное, ей совсем не хочется, но она понимает что это неизбежно.
— Все, слава Богу, устроилось. Аркадий Моисеич позвонил своей знакомой акушерке, в восемь у нее начало смены… Аркадий Моисеич говорит: у Даши слабая аура, надо помочь ей положительными эмоциями, думать о светлом и радостном… — быстро заговорила тетка, показываясь из комнаты.
Женина семья, хотя и обладала отменным здоровьем, любила лечиться. Болезни их были мудреные и непонятные, чередующиеся с умопомрачительной быстротой.
Аркадий Моисеич был знакомый или, как тетя любила говорить, «личный» врач их семьи, связанный с целой цепочкой других светил и работавший с ними «в связке». Медицинская специальность у него была самая туманная — что-то связанное с эндокринологией, но это не мешало ему консультировать от всех болезней и выписывать гомеопатию и овес.
Аркадий Моисеевич, которого Погодин видел лишь однажды, был толстый бородатый, очень уравновешенный еврей с волосатыми, очень широкими запястьями и короткими пальцами. Ел он всегда шумно и громко и так же громко смеялся, и сложно было поверить, что этот человек видит ауры и лечит одним прикосновением.
— Васенька, мы уезжаем. Ты поедешь с нами? — спросила жена, касаясь сзади его рукава.
— Да, поеду… — кивнул Погодин, чувствуя, что остаться сейчас дома невозможно для него.
— В чем ты поедешь, в этих спортивных штанах и дачном свитере? Учти обратно тебе придется добираться на метро, тетя не сможет тебя подвезти! И не спорь, не спорь со мной, со мной нельзя сейчас спорить… — быстро сказала жена, капризно поджимая рот.
— Ладно, я переоденусь, только успокойся… — снимая на ходу свитер Погодин пошел в комнату.
— Только быстрее, пожалуйста! Неужели раньше нельзя было: беременная женщина собралась, а тебя ждем… Кто рожает? — крикнула ему вслед тетка.
Открыв шкаф, кандидат рассеянно остановил взгляд на сложенных в стопку свитерах и выглаженных, плотно притиснутых друг к другу теснотой пространства рубашках, брюках и пиджаках. Складывала и гладила его вещи жена, и Погодин старался без нужды не заглядывать сюда, чтобы не нарушать царящего в шкафу строгого иерархического порядка. Необходимость выбирать одежду самому угнетала его и казалась неважной, тяготящей мелочью, и поэтому надевал он всегда то что первым попадалось под руку.
Заметив свои старые любимые джинсы, вытершимся сгибом глядевшие с одной из полок, Погодин обрадованно потянулся к ним. Хотя дверь в комнату была прикрыта, а жена оставалась в коридоре, она, шестым чувством уловив, что он собирается сделать что-то запретное, крикнула: «Нет, не эти, возьми серые брюки! Они на вешалке справа!» Погодин в который раз удивился своеобразной интуиции Даши, проявлявшейся всегда неожиданно и в основном по хозяйственным вопросам. Даже плескаясь в душе, она догадывалась, какой из многочисленных запретов пытается он нарушить: полезть ли в сахар мокрой ложкой, поставить на полировку стакан без подставки или пройти в уличной обуви в комнату.