Сборник статей и интервью 2006г.
Шрифт:
В прошедшее воскресенье Чавес одержал важную победу у избирательных урн, в очередной раз показав, что скрупулезное соблюдение демократических норм ничуть не препятствует революционным преобразованиям. Но главные сражения ещё впереди. И развернутся они не только в Венесуэле, но, как и двести лет назад, в масштабах целого континента.
Cпециально для «Евразийского Дома»
КАК МЫ ПЕРЕСТАЛИ БЫТЬ «ЕДИНЫМ СОВЕТСКИМ НАРОДОМ»
Пятнадцать лет с момента распада Советского Союза - дата, мимо которой вряд ли может пройти уважающий себя политический комментатор. Проблема в том, что большая часть рассуждений, связанных с пятнадцатой годовщиной Беловежской Пущи, мало отличается от того, что говорилось пять лет назад по поводу ее десятилетия.
Основная масса комментариев сводится, с одной стороны, к сетованиям о том, какую великую (в смысле большую) державу мы потеряли, а с другой - к жесткой констатации того, что распад страны был закономерен и неизбежен.
Непременно выступает некоторое количество политических юродивых, кликушествующих об «агентах влияния» и предателях, по вине которых все и произошло. Будь на месте Горбачева кто-нибудь другой, Советский Союз и в XXI веке процветал бы на страх врагам, но пришла какая-то зловредная серая мышка, хвостиком махнула, и держава (выдержавшая революции, войны, массовые репрессии и гонку вооружений) как-то сама собой разбилась. На этом дискуссия затихает, поскольку ничего нового не сказано, а повторять одно и то же мы за пятнадцать лет подустали.
Показательно, что крах СССР анализируется преимущественно как крушение империи, как распад территории, разделение на части одного, некогда единого, политического пространства. Позволю себе, однако, предположить, что подавляющее большинство жителей (по крайней мере, в Российской Федерации) наиболее остро ощутило на себе не сокращение территории государства, а смену общественного строя и экономического порядка. Другое дело, что и разрушение единого политического пространства произошло не просто так, а в процессе общественных преобразований, и было их закономерной частью.
Видимо, для изрядной части нынешних российских патриотов оптимальным решением было бы, чтобы именно нынешние экономические и социальные порядки торжествовали, но только происходило бы это в рамках единой великой державы, сохранившейся в пределах прежней Российской империи. Желательно - с Польшей и Финляндией.
Между тем раздел на части Советского Союза был тесно связан с общим процессом раздела бывшей общенародной собственности. Это только со стороны великая приватизация могла показаться хаотической оргией бездумного грабежа. На самом деле в ней были определенные правила, направленные не только на то, чтобы обеспечить успешное проведение операции, но и на то, чтобы свести к минимуму конфликты между ее участниками.
Главным недостатком Советского Союза была не его «имперская сущность» (эту же имперскую сущность, только на сузившемся физическом пространстве, мы в изобилии можем наблюдать не только в современной Российской Федерации, но и на Украине, в Казахстане и даже в Латвии). Главная проблема - с точки зрения элит - состояла в слабой размежеванности зон контроля между центральной и республиканской бюрократией.
Кто что будет приватизировать? Кому что достанется? Именно этот вопрос встал в повестку дня к осени 1990 года как единственно значимый. В сознании населения Союз был по-прежнему нерушимым, а мысль о его распаде всем, включая жителей Прибалтики, мечтавших не разваливать Союз, а выйти из него, еще казалась совершенно абсурдной, но бюрократия на республиканском уровне уже понимала, что в условиях всеобщей приватизации центральные органы ей просто не нужны.
Противоречия, существовавшие в рамках советской системы, разрешались за счет политической монополии единственной партии. Но партийные первые секретари уже нацелились на то, чтобы жить по новым, капиталистическим, правилам. Старые, советские, правила и роли их уже тяготили. А потому партия не была разгромлена, запрещена и загнана в подполье, она самоликвидировалась, просто сняв с себя ответственность за государство, ядром которого, в соответствии с собственной идеологией, являлась.
Избавившись от центральных органов, республиканские и местные бюрократии получили возможность успешно преобразовать самих себя - в разных размеров олигархии, выходящие непосредственно на мировой рынок. В свою очередь мировой капиталистический рынок обрел новое пространство для экспансии.
Подобно тому, как в XIX веке капитализм решал свои проблемы за счет расширения рыночного пространства в «свободные» зоны Дикого Запада и в «варварские» земли Африки, в конце ХХ века капиталистическая система обрела «второе дыхание» за счет поглощения огромных ресурсов и создания «новых рынков» (emerging markets) на Востоке. То, что этот Восток на некоторое время стал «диким», ничуть не снижало его привлекательность. Скорее даже наоборот. Ведь порядок и законность необходимы тогда, когда все уже захвачено, когда начинается период стабильного развития. А в эпоху захвата проще жить по праву сильного.
Вовсе не спецслужбы и политические центры занимались разрушением СССР. Политики Запада взирали на происходящее с таким же недоумением, как и местная общественность. Что до военных и спецслужб, то для них произошедшее и вовсе было катастрофой. Рухнуло дело, кормившее их десятилетиями. Закрывались кафедры советологии, сокращались должности в разведывательных ведомствах, отправлялись на преждевременную пенсию генералы, и в отчаянии искали себе новую работу закаленные в боях холодной войны спецагенты. Всему этому военно-разведывательному сообществу Запада потребовалось лет десять, чтобы оправиться от подобных потрясений.
Разрушение Советского Союза осуществлялось не политическими структурами, а экономическими. И не столько сознательно, сколько стихийно - но от этого только более эффективно. Проникновение мирового рынка на прежде закрытые территории было равнозначно удару цунами, нашествию варваров или эпидемии и невиданной болезни, к которой туземцы явно не имели иммунитета. Старый мир рухнул, а новый никто не собирался строить. Каждый решал собственные проблемы.
По-настоящему интересно разобраться не в том, почему распался СССР, а в том, почему распад удалось удержать на определенном уровне, почему не развалились на составные части Россия или Украина, тем более что по многим признакам все к этому шло. Размер, как выясняется, не имеет значения: в маленьких Грузии и Молдове распад зашел гораздо дальше, чем в огромной России. Россия сохранила территориальную целостность несмотря на все сепаратизмы, Украину не развалили конфликты «Востока» и «Запада», а Грузия утратила контроль над всеми своими автономиями.