Седьмая жертва
Шрифт:
– Сколько нужно прожить на свете, чтобы прийти к такому выводу? – спросил я, стараясь не показывать, как мне горько.
– Не знаю, дорогой. Одному мудрому человеку удалось додуматься до этого к сорока годам, а я только повторяю за ним следом. Но повторяю, надо признаться, с чувством абсолютного согласия.
– И кто сей мудрец?
– Лабрюйер. Жан де Лабрюйер. Он жил во времена Людовика XIV и был воспитателем внука принца Конде. А тебе, потомку рода Данилевичей-Лисовских, стыдно этого не знать. Сейчас укол подействует, и я усну, а ты возьми томик Лабрюйера и прочти, тебе это будет полезно. Он стоит на той полке, где французские философы.
Я не знал тогда, вернее,
Укол подействовал, бабушка уснула и больше не проснулась. Она спала и умирала, а я сидел рядом в глубоком кожаном кресле и читал: «Жизнь отделена от смерти длительным промежутком болезни для того, по-видимому, чтобы смерть казалась избавлением и тем, кто умирает, и тем, кто остается». От этой фразы я вздрогнул, она показалась мне беспредельно циничной и жестокой. Но уже в следующий момент я собрался с силами, заглянул внутрь себя и понял, что это – при всей своей циничности – правда. Я не хотел, чтобы бабушка умирала. Но и не хотел просиживать возле ее постели все свое свободное время. Я хотел, чтобы бабушка была здоровой и полной сил, а беспомощная и умирающая, она стала для меня обузой. Мне нужно было заканчивать докторскую диссертацию и проводить множество экспериментов в лабораториях.
Мучивший меня после убийства мамы вопрос о соответствии жизни и смерти окрасился отныне новыми оттенками.
Смерть неизбежна, и с этим надо смириться. На этот счет у Лабрюйера тоже нашлось высказывание: «Неизбежность смерти отчасти смягчается тем, что мы не знаем, когда она настигнет нас; в этой неопределенности есть нечто от бесконечности и того, что мы называем вечностью». Но вот тут я с французским философом согласен не был. Просто категорически не был согласен. Ему, в его семнадцатом веке, казалось, вероятно, что вечность и бесконечность – понятия божественные и потому разумом неохватываемые, а коль так, то надо принять сие как благодать небесную и радоваться, что не знаешь, когда умрешь. Мне же, выросшему в двадцатом веке и получившему высшее техническое образование, понятия вечности и бесконечности были понятны и близки, я имел с ними дело ежедневно на протяжении многих лет и ничего данного «свыше», «от бога», в них не видел. Мы не знаем, когда смерть настигнет нас? Верно. Но это-то и плохо. Мама не знала, и что вышло? Какую смерть она заслужила? Чудовищную, грязную, не – пристойную. Смерть, недостойную ее самой и той жизни, которую мама прожила. И ничто, никакие представления о вечном и бесконечном, не могут меня с этим примирить, как обещает личный гувернер маленького наследника – принца Конде.
Говорят, человек является хозяином своей судьбы. Для меня это означало, что я являюсь хозяином не только своей жизни, но и своей смерти. Ибо смерть – это тоже судьба, часть ее, конечный пункт, завершающий акт, точно так же, как знак препинания «точка» является неотъемлемой частью предложения. И если уж я стараюсь жить так, чтобы быть достойным своего рода и своих предков, то и умереть я должен достойно.
Не думайте, что все это я понял сразу, в один момент, пока сидел в кресле возле умирающей бабушки. На это ушли годы. Смешно? Наверное – Долгие годы додумываться до того, что можно рассказать в две минуты… Впрочем, все научные открытия можно изложить в две минуты, а сколько лет на них уходит!
«Уступить природе и поддаться страху смерти гораздо легче, чем вооружиться доводами рассудка, вступить в борьбу с собою и ценой непрерывных усилий преодолеть этот страх». Тоже, между прочим, Лабрюйер сказал. Не глупее нас с вами был дядечка. Вооружиться доводами рассудка, признать, что смерть неизбежна, абсолютно неизбежна, и ничего здесь нельзя придумать. Это первый этап. Бороться с собой и ценой непрерывных усилий преодолевать страх смерти.
Это второй этап. И на каждый нужно время и душевные силы. Много времени и много сил. Но я сумел, я сделал это. Я перестал бояться смерти.
Ира постоянно ловила себя на том, что думает о Мише Доценко. Но столько позади осталось неудачных романов, слез и горьких разочарований, что она боялась довериться и самой себе, и новому кавалеру. Ей и в голову не приходило, что Доценко отнюдь не считает себя обычным кавалером-поклонником, намерения его куда как серьезны. Она видела, что Миша ищет любой повод для телефонного звонка и любую малейшую возможность для встреч, ее это радовало, но о большем она и не думала. Миша очень ей нравился. Очень. Поэтому Ира с восторгом отнеслась к очередному предложению Михаила, хотя звучало оно довольно необычно.
– Ириша, – сказал он по телефону, позвонив ей около полудня, – ты помнишь, в тот день, когда мы с Сережкой Зарубиным были у вас в гостях, Татьяна ходила к какому-то специалисту по кошкам?
– Ходила, – подтвердила Ира.
– Ты не могла бы узнать у Татьяны его адрес и телефон?
– Зачем? – удивилась она. – Ты хочешь купить котенка?
– Никогда! Понимаешь, Ириша, тут недавно убили одну старую леди, совершенно одинокую, у нее никого не было, кроме четырех кошек. Теперь эти кошки остались без хозяина, их временно соседи к себе взяли, но предупредили, что всего на несколько дней, а что с ними потом делать – никто не знает. Я вот подумал, а что, если я возьму этих кошек, и мы с тобой подъедем к тому специалисту, посоветуемся. Может быть, он знает адрес какого-нибудь кошачьего приюта. Как ты смотришь на такое предложение?
Ира смотрела на предложение положительно, речь шла о том, чтобы поехать к специалисту по кошкам вечером, после того, как Миша закончит работу, и ее это вполне устраивало.
Вечером дома будут и Татьяна, и Стасов, и проблема «с кем оставить Гришеньку» не возникнет. Она пообещала узнать у Татьяны номер телефона и даже взяла на себя труд дозвониться до «кошатника» и договориться с ним о встрече.
В восемь вечера Ирочка уже стояла возле подъезда, сияя красиво подведенными глазами. Михаил немного опаздывал, но она отнеслась к этому с пониманием. Ему нужно где-то достать специальную сумку-переноску, забрать кошек у сердобольных соседей, поймать машину. Трудно рассчитать время с точностью до минуты. В четверть девятого у дома затормозила белая «Волга».
Ира с радостным лицом шагнула к машине, но, когда дверь открылась, из нее вышел не Михаил, а сосед Андрей Тимофеевич. Ей показалось, что, увидев ее, он поспешно захлопнул дверь. Даже слишком поспешно. И лицо его выглядело недовольным.
– Добрый вечер, дорогая, – поздоровался он как обычно, но Ире показалось, что голос его был слегка напряженным. – Кого-нибудь ждете?
– Мишу. Здравствуйте, Андрей Тимофеевич.
– На свидание собрались? – усмехнулся он, как Ире показалось, недобро.
– Не столько на свидание, сколько по делу. Четыре несчастные кошечки остались без хозяина, и мы с Мишей договорились отвезти их к специалисту, который может посоветовать, куда их девать.
– Кошек куда девать? – переспросил сосед и с неожиданной злостью ответил:
– На помойку отнести, им там самое место. Впрочем, – он неожиданно улыбнулся, – не обращайте внимание, это я ворчу. Мой Агат терпеть не может кошек, вероятно, я от него заразился этой нелюбовью. А вообще-то они забавные существа, очень милые. Ну, всего вам доброго, дорогая. Не простыньте на ветру.