Седьмая жертва
Шрифт:
На моих глазах все было, потому и говорю.
– А почему Серафима Антоновна вас невзлюбила? – спросил Зарубин в лоб, решив обойтись без реверансов.
– А с чего же ей меня любить? – ответила она вопросом на вопрос. – Я-то знала про наследство, вот и пилила ее чуть не каждый день, чтобы не маялась в нищете, продавала потихоньку и жила по-человечески. Для кого хранить-то все это? Для кого беречь? Одна как перст, сын умер, внуков не народил. Ведь помрет – государству все достанется. А она ни в какую, ей эти цацки душу грели, не могла она с ними расстаться. Я, Сереженька, человек веселый, пошутить любила всегда, да и сейчас не отказываюсь. Я Симе говорила, что,
– Как вы думаете, кроме вас, кто-нибудь еще мог знать, что у Фирсовой есть деньги?
– Конечно. Она ведь поначалу-то не скрывала, что богатая. Гордилась даже, говорила, что живет скромно, каждую копеечку бережет, чтобы чисто в зарплату укладываться, а из наследства ничего не возьмет, все внукам достанется, чтобы они бабушку Симу добрым словом помянули. Потом постепенно начала осторожничать, воров бояться. Потом, когда с сыном все случилось, она вообще в маразм впала. В каждом встречном-поперечном врага видела; с людьми общаться перестала, в дом никого не приглашала, а если кто приходил, так дальше прихожей не впускала. Я ей уж сколько раз говорила, дескать, Сима, перестань ты всех бояться, те, кто знал про твое богатство, давным-давно про это забыли, ты столько лет нищей прикидываешься, что все вокруг поверили.
– А она что?
– А она глянет так, что тошно делается, губки подожмет и отвечает: «Ты же не забыла, вот и другие, кому надо, помнят». Это мы с ней так разговаривали, когда она меня сторониться начала. А ведь подругами были когда-то!
– И последний вопрос, Анна Захаровна: вы сами кому-нибудь говорили о наследстве Фирсовой?
– Я-то? Ну а как же! Еще тогда, много лет назад, говорила, что Симка у нас сдвинутая, на деньгах сидит и с картошки на хлеб перебивается. Всем говорила.
– А в последнее время?
– Никому. В последнее время мне о Симке и поговоритьто не с кем. Дети и внуки ее не знают, им про мою соседку слушать неинтересно, да и мне, честно сказать, вспоминать про нее не больно надо. В последнее время мы все больше новости обсуждаем, кто кому в Думе что сказал, да кто кому по морде надавал, да почем нынче за доллар дают.
– А в доме, где вы жили с Фирсовой, есть люди, которые знали про наследство?
– Откуда я знаю? – старуха пожала могучими плечами. – Думается мне, что никого уже не осталось, все попереезжали кто куда, старики поумирали. Мы в тот дом в шестьдесят восьмом году въехали, а где-то году примерно в восемьдесят пятом мы с Симой, помнится, чай пили и пальцы загибали, кто еще из первых жильцов тут живет. Оказалось, что, кроме нас с ней, еще двое, остальные все новенькие.
– А кто эти двое – не припомните?
– Помню, ну а как же! Лебедевы и Стороженко.
Зарубин вынул из кармана блокнот и заглянул в список, который взял у Доценко. Ни Лебедевых, ни Стороженко в нем не было. Значит, и эти переехали.
Ну что ж, стало быть, придется отрабатывать еще и знакомства всех бывших жильцов дома. Может быть, кто-то еще помнит о богатстве старухи Фирсовой, и эта информация дошла до Шутника. Поэтому он и денег на похороны не оставил, знал, что убитая – человек не бедный. Да-а, работенки – мало не покажется.
– Ты все вопросы задал, Сергей Кузьмич? – поинтересовалась Анна Захаровна.
– Вроде все.
– Тогда давай чай пить. А может, ты покушать хочешь? У меня обед готов, только разогреть. Ты как?
Зарубин взглянул на часы. Надо позвонить Ольшанскому насчет обыска в квартире Фирсовой, необходимо выяснить, есть ли там тайники с ювелирными изделиями, или остались только одни тайники, или там вообще ничего нет, в том числе и тайников, а огромное наследство – не более чем миф, выдуманный самой Серафимой Антоновной. А есть вообще-то хочется, время к вечеру, а он за весь день только стакан чаю выпил да бутерброд утром съел.
– У вас телефон есть?
– Там, в комнате, проходи.
– Тогда я, с вашего позволения, позвоню на службу, а потом с удовольствием с вами пообедаю.
Была пятница, и Ира с раннего утра, как обычно перед выходными, завелась с выпечкой. Пироги с двумя видами начинки и обязательный торт входили в непременную программу субботнего обеда, а к пятничному ужину полагались маленькие пирожные. Правило это было заведено ею же самой и соблюдалось неукоснительно.
К середине дня, оглядев уставленный кондитерскими шедеврами стол, Ирочка решила, что негоже жадничать. Опять пирогов получилось много, за вечер пятницы и субботу они все не съедят, а к воскресенью тесто станет совсем невкусным. Но это не беда, когда есть такой замечательный сосед, как Андрей Тимофеевич, которому и стряпня Ирочкина нравится, и аппетит у него отменный.
Сложив пирожки и пирожные на большое блюдо и накрыв его хрустящим от чистоты полотенцем, она позвонила в дверь соседней квартиры. Моментально откликнулся басовитым лаем черный дог Агат, но шагов хозяина, спешащего открыть дверь, Ира так и не дождалась. В какой-то момент ей показалось, что она слышит звуки, доносящиеся из квартиры соседа. «Может, спит? – подумала молодая женщина. – Мой звонок его разбудил, но он не понял, отчего проснулся». Она еще два раза старательно нажала кнопку звонка, но безрезультатно.
Уже закрывая свою дверь, Ира услышала, как у соседа зазвонил телефон.
Звонок оборвался на середине второй трели – очевидно, трубку сняли. Или сработал автоответчик, который Андрей Тимофеевич иногда включал, когда уходил из дому. Поставив блюдо с угощением в кухне, Ира решительно сняла телефонную трубку и набрала номер. Сосед ответил сразу же, и голос у него был совсем не сонный.
– Слушаю вас… Алло! Вас не слышно, перезвоните.
Ира быстро отключилась и заметила, что у нее почему-то дрожат руки. Ей, было неприятно. Андрей Тимофеевич дома, но дверь не открывает. В чем дело? У него; дама? Но тогда бы он и к телефону не подходил. Впрочем, что за глупости? Может быть, у него действительно женщина, и он не открывает дверь, потому что оба не полностью одеты, но это совершенно не мешает отвечать на звонки.
Пожав плечами, Ирочка постаралась выбросить все это из головы и занялась домашними делами, но мысли то и дело возвращались к странному соседу, и чем дальше – тем больше мысли эти становились тревожными.
Ведь сосед действительно странный. Просто когда ни о чем плохом не думаешь, то странностей не замечаешь, или замечаешь, но не придаешь им ни малейшего значения. А когда есть чего бояться, то поневоле становишься и внимательнее, и осторожнее, и наблюдательнее. Вот, к примеру, квартира соседа. Сколько бы раз Ирочка туда ни, заходила, видела она только кухню и одну комнату. Двери других двух комнат всегда плотно закрыты, более того, в эти двери врезаны замки, Ира сама их видела. Почему? Что Андрей Тимофеевич там прячет? И, главное, от кого? Ведь живет-то он один.