Седьмая жертва

Маринина Александра

Ну и вот, приезжает комдив к нам в часть и начинает всем направо и налево пистоны вставлять. Офицеры бегают белые от ужаса и на нас шипят, чтоб не высовывались лишний раз. Я-то еще совсем салага был, на моих глазах такое впервые происходило, поэтому я честно и откровенно глаза растопырил и спрашиваю:

– А с чего это комдив такой злой? Он всегда такой?

Мне объясняют, что не всегда, а только когда кошка у него болеет. И рассказывают душещипательную историю про то, как сын нашего комдива, офицер-подводник, привез полгода назад отцу двухмесячного котенка, к которому была приложена родословная длиной в три километра. В подарок, значит, привез. Погостил недельку и уехал. А через несколько дней погиб при выполнении

служебного задания. Комдив у нас разведенный, семьи нет, только сын, который давно живет отдельно, и вот теперь остался он с этой кошкой, которая как есть последняя память о погибшем сыне. Понятное дело, если б сын ему книгу привез в подарок или там авторучку, так комдив и над этой вещью трясся бы, потому как последний подарок, память все-таки. А тут кошка, живое ведь существо, оно же страдает, когда ему нездоровится. Ну, думаю я себе, попал бедный мужик в переплет, породистые кошки – существа нежнейшие, микроб из воздуха вдохнут – и уже болеют. Так-то они здоровенькие, наследственность у них хорошая, но иммунитета никакого, поскольку их же выводят в тепличных условиях, чуть что – сразу к ветеринару и за лекарства хватаются, поэтому организм не приучен ни с какой хворобой бороться. По идее, эта кошечка комдивовская должна бы раз в дветри недели прибаливать. Я-то знаю, что болезни эти несерьезные и неопасные, а некоторые и вовсе не болезни, а нормальные проявления, но ежели хозяин этого не знает, то жизнь его превращается в цепь страданий и страхов. Я над этим не смеюсь, наоборот, отношусь сочувственно, потому как если хозяин вместе со своей кошкой страдает, значит, он ее любит, а для меня это главнее, чем диплом академика или звание героя.

У меня в тот момент даже мыслей никаких корыстных не было, просто мне и комдива от души жаль стало, и за кошку тревожно: ведь загубит по неопытности невинное создание. И я сказал кому следует, что если товарищ генерал желает, то я могу его проконсультировать в части ухода за любимым животным.

Беспроволочный телефон, как известно, работает быстрее обычного, особенно когда пистоны не хочешь регулярно получать, посему буквально на другой день меня вызвали и отправили киску осматривать.

Через месяц я комдиву нашему стал лучшим другом, не в прямом, конечно, смысле, он генерал, а я никто, солдат-первогодок, а в том смысле, что он нашел во мне человека, которому его кошка любимая так же небезразлична, как и ему самому. За месяц я ему полный курс прочитал по уходу за Филей (по родословной она была Фелиция Таггердаун Лекс Блю, но это за сто лет не выговоришь), научил правильно вычесывать, ушки чистить и глаза промывать, расписал всю кормежку на недельный цикл и диеты на три дня на случай болезни: один вариант – если рвота и понос, другой – если только одна рвота, и третий – если понос. Но две вещи наш генерал так и не осилил: давать таблетки и изучать Филины рвотные массы с целью определения причин хворобы.

Когда Филю тошнило (а это случалось не реже раза в две недели), комдив впадал в такой ужас, что уже не мог ничего соображать, не то что рвотные массы рассматривать.

Одним словом, обходиться без меня генерал уже не мог, и два года службы прошли в тиши и благополучии. Я эти два года внимательнейшим образом наблюдал за Филей, изучал особенности породы. Ну и, разумеется, «вел» в качестве участкового врача всех дивизионных котов, которых ко мне приносили офицерские жены и детишки.

Вернувшись домой после службы, я выдержал очередной трехмесячный наезд папаши на тему «ты должен учиться в институте и становиться лучшим в своей профессии». Армейская жизнь научила меня выдержке и корректности со старшими командирами, даже если они абсолютно не правы, поэтому моей природной вежливости хватило не на неделю, как раньше, а все-таки на целых три месяца.

Я был, безусловно, согласен с тем, что нужно быть лучшим по профессии, но понимал это таким образом, что если уж берешься что-то делать, то делаешь с душой и на совесть. Вот с этой самой душой и с этой самой совестью я всю жизнь занимался кошками и готов был заниматься ими, пока не помру. Папаня же имел в виду, что я должен стать знаменитым ученым-фелинологом, а это в рамки моих жизненных установок ну никак не вписывалось. Я не собирался выводить новые породы и изобретать новые сверхмощные лекарства, я хотел помогать и облегчать страдания тем кошкам, которые оказались никому не нужны и о которых некому позаботиться. Три месяца я отбивал атаки папаши, тщательно выбирая выражения и придумывая все новые и новые аргументы. Наконец я понял, что он меня не слышит и мои аргументы ему неинтересны, ему интересно поддержать семейную традицию и сделать меня достойным его предков. И тогда я перестал выбирать выражения и сдерживать голос.

Я позволил себе это только один раз, но этого раза оказалось достаточно, чтобы папаша отстал. Вероятно, я был весьма убедителен.

Глава 14

КАМЕНСКАЯ

С Днем милиции тебя, Анастасия Павловна. С четвертым трупом. Да, праздник удался на славу. Значит, все-таки мишенью является не. Татьяна…

Ей было стыдно, но она изо всех сил старалась прогнать от себя эту мысль и придумать еще какой-нибудь вариант, объясняющий поведение преступника.

Почему она так решительно заявила Зарубину, что искомый убийца Шутник не Шувалов? Только потому, что новое преступление Шутника было совершено, когда Виктор Петрович находился в камере. Ситуация банальнейшая, тысячи раз случавшаяся в жизни и описанная во множестве книг. Но если допустить, что Сергей прав и Шувалов имеет отношение к убийствам бомжей…

Черт возьми, почему бомжей? Разве Надежда Старостенко была человеком без определенного места жительства? Нет, у нее была собственная отдельная квартира. Да, она не работала, да, она много пила и вела свою личную жизнь весьма беспорядочным образом, но место жительства-то у нее было. Казарян?

Можно согласиться с тем, что собственного жилья, равно как и прописки, у него нет. Он жил в лагере, который охранял, но это временная работа, с которой его в любой момент могли «попросить», и тогда сторож с полным основанием мог бы считаться не имеющим определенного места жительства.

Единственным истинным бомжем был только Геннадий Лукин, он же Лишай.

Правильнее было бы говорить о том, что Шутник выбирает деклассированный элемент. Хотя, возможно, Сережа Зарубин недалек от истины: Казаряна убили исключительно потому, что он дружил с бомжами и пускал их на ночлег.

Но четвертая жертва Шутника все равно из этого ряда выпадала. Одинокая старуха, живущая уже много лет в обществе четырех кошек, дряхлая, почти беспомощная. Сил у нее оставалось совсем мало, их хватало только на то, чтобы раз в несколько дней медленно доковылять до магазина, купить нехитрую снедь себе и кошкам. Больше ничего она делать не могла, в том числе и убирать в квартире. Вонь там стояла такая, что осматривавшие место происшествия работники милиции с трудом сдерживали тошноту. В этот раз Шутник денег на похороны не оставил, ограничился только запиской и традиционной рыбкой с пупсиком. Пожадничал? Или деньги закончились? Что-то он начал изменять себе…

Погруженная в размышления, Настя, не замечая ничего вокруг, доехала до дома. Настроение у нее было настолько непраздничным, что она даже не обратила внимания на аппетитные запахи, витающие на лестничной площадке перед квартирой. И, только открыв дверь, поняла, что приехал Чистяков. И, кажется, не он один.

– Настенька!

Из кухни выскочила Даша и повисла у нее на шее.

– Мы тебя поздравляем с твоим милицейским праздником! Желаем тебе всего-всего-всего, и побольше! Раздевайся скорее, мы тебя ждем с ужином!