Седьмая жертва
Шрифт:
– А кто такая Нюрка? – поинтересовался Доценко.
– Да откуда же мне знать? – искренне удивилась соседка. – Вот поэтому я и подумала, что она заговаривается.
«Нюрка, Нюра, Нюрочка, стройная фигурочка», – напевал мысленно Доценко, возвращаясь на Петровку. Войдя в свой кабинет, он первым делом позвонил Ирочке, обменялся с ней парой ничего не значащих фраз, тут же воспрянул духом и зашел к Каменской.
– Из длительных бесед с соседями по дому выяснилось, что старуха Фирсова недобрым словом поминала некую Нюру, сиречь Анну, причем поминала в контексте полной невозможности пускать в дом чужих людей, потому как непременно
Настя сидела за столом вялая и безразличная ко всему. На нее навалилась неизвестно откуда взявшаяся апатия, которая окутала мозг ватным туманом и тяжелыми цепями повисла на руках и ногах.
– Нюра? – тупо повторила она. – И кто это?
– Насколько я понимаю, это бывшая невестка Фирсовой, Анна Николаевна Фирсова. Правда, они уже два десятка лет не живут вместе, с тех самых пор, как Анна Николаевна развелась с сыном Фирсовой, но вполне возможно, отношения поддерживали. Если же судить по тому, как тепло и с любовью Серафима Антоновна отзывается о невестке, между ними произошел крутой конфликт, и, по всей вероятности, не так давно. По крайней мере есть шанс, что Анна Фирсова знает о своей свекрови немного больше, чем соседи по дому.
Анастасия Павловна, вы больны? – озабоченно спросил Доценко.
Она с трудом подняла голову и посмотрела на Мишу.
– Больна? Почему? Нет, я здорова.
– Вы на себя не похожи. У вас что-то случилось?
– Нет, все в порядке.
Голос ее был монотонным и невыразительным, яснее всяких слов говорившим о том, что, конечно же, не все в порядке. Но Доценко не стал допытываться.
Во-первых, это неприлично, а во-вторых… Во-вторых, ему гораздо приятнее и интереснее думать об Ирине.
План был прост в описании, но отнюдь не легок в осуществлении. Сергей Зарубин должен был тщательнейшим образом отрабатывать всех знакомых Виктора Петровича Шувалова, в то время как Мише Доценко поручено выявить максимально возможное количество людей из окружения Валентина Казаряна и Серафимы Антоновны Фирсовой. Где-нибудь эти два круга должны пересечься. Обязательно должны. И тогда во всей полноте и красоте встанет картина связи двух серий убийств. Шувалов нанял человека, который совершал бы преступления от имени Шутника, этот человек до сих пор на свободе, вполне возможно, он даже не знает о том, что его наниматель арестован. В конце концов, даже Казаряна, не говоря уж о Надьке Танцорке и Лишае, можно было найти случайно, но вот старуху Фирсову случайно не найдешь. Трудно предположить, что некий злоумышленник ходит по улицам, заговаривает с людьми и выспрашивает у них, где тут живут одинокие беспомощные старушки. Да и с самой Фирсовой, судя по отзывам соседей, просто так в магазине или возле подъезда не познакомишься, Серафима Антоновна – дама не из доверчивых. Тот, кто к ней пришел, должен был знать, что и как ей сказать, чтобы она впустила его в квартиру. Но самое главное – он должен был знать, к кому и куда идти. Это значит, что либо у Шувалова, либо у его наемника Шутника есть источник информации, предоставивший сведения о Фирсовой. Так что круги непременно должны пересечься.
Кандидатура Анны Николаевны Фирсовой, бывшей невестки Серафимы Антоновны, выглядела в этом свете весьма и весьма перспективной. Только попробуй найди женщину с таким «редким» именем и с непонятно какой нынешней фамилией, ведь Анна могла после развода вернуть свою девичью фамилию, а могла снова выйти замуж и взять фамилию мужа.
Поиски, вопреки ожиданиям, увенчались успехом довольно быстро, Анна Николаевна Фирсова фамилию больше не меняла, хотя и находилась во втором браке. На этом, однако, все и закончилось, ибо проживала она в городе Челябинске вот уже на протяжении двенадцати лет, бывшую свекровь видела в последний раз на похоронах бывшего мужа, то есть пятнадцать лет тому назад.
Очень сокрушалась о страшной смерти Серафимы Антоновны, худым словом ее не поминала и выглядела при этом вполне искренней. Так, во всяком случае, утверждали сотрудники местной челябинской милиции, которым было поручено найти и опросить Фирсову. Можно было бы продолжать подозревать Анну Николаевну в неприглядной связи с убийцей, однако ей был задан вопрос, ответ на который сразу отмел все подозрения. Фирсову спросили, не знает ли она, какую женщину по имени Анна покойная могла бы называть «сукой Нюркой».
– Конечно, знаю, – тут же отозвалась Фирсова, – это Анна Захаровна, она на первом этаже жила в том же доме, что и Серафима. Свекровь ее люто ненавидела, впрочем, Захаровна отвечала ей тем же.
– У них конфликт был? На какой почве?
– Вот уж не знаю, – покачала головой Фирсова, – но, похоже, ссора была давняя, еще до того, как я в семью к Серафиме вошла. Сколько помню, столько Серафима Анну Захаровну Нюркой-сукой называла. При этом ведь они общались постоянно, Серафима Антоновна Анне Захаровне улыбалась, в гости к ней ходила, к себе приглашала, а за глаза… Лучше не вспоминать, какие слова говорила. Тяжелый характер у свекрови был, что и говорить.
Получив сведения из Челябинска, Зарубин кинулся искать Анну Захаровну. В том доме она уже не жила, это он знал точно, сверяясь со списком жильцов, который дал ему Миша Доценко. Может, померла старая? Но оказалось, что Анна Захаровна жива-здорова, хоть и в весьма преклонных годах, и проживает вместе с детьми и внуками в просторном загородном доме, построенном преуспевшим в делах зятем. Не откладывая дела в долгий ящик, Сергей отправился по Дмитровскому шоссе в сторону Учинского водохранилища, где и находился тот самый загородный дом.
Анна Захаровна, женщина необъятных размеров и неиссякаемого веселья, сидела на застекленной веранде в широком мягком кресле, закутав плечи цветастой шалью, и медленно, с чувством раскладывала на столе карты.
– Пасьянсом развлекаетесь? – спросил Зарубин, поднявшись по ступенькам и стоя на пороге открытой двери.
– Гадаю.
Анна Захаровна подняла голову, прищурилась, не торопясь сняла очки и тут же нацепила на нос другие, достав их из дорогого кожаного футляра.
– А ты чей же будешь? Соседских я всех знаю. Дверь-то закрывай за собой, а то холод напустишь. Видишь, обогреватель тут у меня.
Голос у нее был мягким и бархатным, словно возраст решил отыграться исключительно на фигуре и лице, оставив в покое все остальное. Услышав этот голос. Зарубин внутренне поморщился. Он готовился к разговору с простецкой бабкой, плохо ориентирующейся в настоящем, зато хорошо помнящей далекое прошлое, а нарвался, кажется, на юную душой бывшую актрису. Ничем иным, кроме как театральным прошлым, он не мог объяснить этот сохранившийся в неприкосновенности дивный голос. Вот не повезло! Творческая интеллигенция – совсем не Сережин профиль, не умеет он с ними разговаривать.