Седьмая жертва
Шрифт:
– Я из милиции, Анна Захаровна. Здравствуйте. Можно мне войти? – вежливо сказал он, прикрывая за собой дверь, но оставаясь стоять у самого порога.
– Проходи. Какой у милиции к нам интерес? Внуки? Или зятек любимый не на те деньги живет? Ты говори, не стесняйся, я уж давно ко всему готова, газеты читаю, телевизор смотрю.
– И что в телевизоре говорят?
– Говорят, что на честные деньги такой дом, как у нас, не построить. Тебя как зовут?
– Сергеем. Вообще-то я старший лейтенант милиции Зарубин Сергей Кузьмич…
– Батюшки! – ахнула Анна Захаровна. – Ты не Кузьмы ли Зарубина сынок?
Деда
Зарубин радостно подумал, что, пожалуй, насчет голоса он поторопился делать выводы, судя по речи, старуха как раз такая, как он себе и представлял. И деда его с отцом знала, теперь и разговор легче пойдет. Нет, что ни говори, а везенье у сыщиков тоже иногда случается.
– Почему звали? Его и сейчас еще Федосеем Евграфовичем кличут, – улыбнулся Сергей.
– Неужто жив?
– Жив, – подтвердил он, – и пребывает в полном здравии. А вы, выходит, его знали?
– Ну а как же! Он в нашем театре за декорации отвечал.
– В каком театре?
Насколько Сергей знал, его дед никогда в театре не работал, был токарем на заводе. Неужели сейчас обнаружится ошибка и окажется, что никаких общих знакомых у него с Анной Захаровной нет? Обидно! А так хорошо разговор начал выстраиваться… Да к тому же выясняется, что она все-таки из театральных.
Вот не везет так не везет!
– Как это в каком театре? В самодеятельном. Ты фильм «Музыкальная история» смотрел?
– Это где Лемешев играет?
– Вот-вот. Как раз про такой театр. В те времена это модно было, все увлекались, кто драмы ставил, кто комедии, кто оперы. Твой дед Федосей за декорации отвечал, это я уже сказала, а я Графиню пела в «Пиковой даме».
Чего смеешься? Это я сейчас такая, а полвека назад за мной поклонники толпами бегали. Твой дедуля, между прочим, тоже, – Анна Захаровна хитро улыбнулась. – Тебе говорили, что ты сегодня – точная копия Федосея в молодости? Такой же маленький был, юркий, живенький. Отца твоего, Кузьму, к нам на спектакли приводил. Федосей очень огорчался, что у него голоса нет, тоже петь в спектаклях мечтал, вообще театр он любил, смену на заводе отстоит – и на репетицию бегом. Как помню, ни одной не пропустил. Ведущие исполнители, бывало, пропускали, а твой дед – ни разу! Даже когда декорации не нужны были, придет, бывало, сядет в зрительном зале и слушает. Знаешь, говорил, Нюрочка, мечта у меня есть, чтобы сын мой Кузьма певцом стал, на оперной сцене выступал, как Шаляпин или Собинов. Как отец-то твой? Стал артистом?
– Не получилось, – рассмеялся Зарубин, – он в деда пошел, без голоса оказался. Закончил автодорожный институт, стал инженером.
– Это жаль, – вздохнула Анна Захаровна, – красивый был мальчонка, как помню, стал бы артистом – по нему бы все девки сохли. А ты, видно, не в него пошел, в деда, востроносенький, маленький… Впрочем, это я уже сказала. Так с какой печалью ты ко мне пожаловал, Сергей Кузьмич?
– Вы помните Серафиму Антоновну Фирсову?
– Симу-то? Ну а как же! Столько лет в одном доме жили. А что с ней?
– Умерла.
– Вон оно как… – протянула старуха. – Ну что ж, пора, как говорится, чай, не девочка уже. Она была меня на три года старше, мне восемьдесят пять, стало быть, ей восемьдесят восемь. Ну ладно, Сима умерла, а милиции какой в этом интерес?
– Так она не сама умерла. Ее убили.
Анна Захаровна медленно покачала головой и собрала лежащие на столе карты в колоду.
– Понятно. Допрыгалась Симка. Сто раз ее предупреждала… Все забрали?
– Что – все? – спросил Зарубин, напрягаясь, как охотничий пес. Кажется, не зря он сюда приехал.
– Ну, деньги, побрякушки, что там у нее еще было, я не знаю в точности.
– Да какие деньги, Анна Захаровна, что вы! Она совсем нищая была, еле-еле концы с концами сводила.
– Это с чего же ты такое удумал?
– Так видно ведь. По всему видно. И соседи говорят.
– А ты не верь!
С этими словами Анна Захаровна стукнула кулаком по столу, причем весьма увесисто, даже стекла задрожали. Сила в ней, несмотря на годы, оставалась немалая, да и вес солидный.
– Не верь! – повторила она уже спокойнее. – Мало ли что люди говорят. Что они знают-то? Симка богатая была, только жадная до безумия. С молоду над каждой копейкой тряслась, выбирала, что купить подешевле. Если за колбасой шла в магазин, так перед этим целый час высчитывала, сколько граммов нужно купить, на сколько бутербродов, чтобы лишнего, упаси бог, не взять. Ты знаешь, что она родного сына из дома выгнала?
– Знаю, – кивнул Сергей, – мне сказали, что из-за пьянства.
– Ну, это правильно тебе сказали, только не в самом пьянстве дело было, а в том, что сын наследственное богатство тягать начал. Если бы он просто пил, Сима его не тронула бы. Но он к ее деньгам руку протянул, этого она уже не стерпела.
– Откуда же у нее деньги, Анна Захаровна?
– Так Симка ж из купеческого рода. Как после революции экспроприацией запахло, ее отец быстренько всю собственность продал и в ювелирные изделия обернул. Спрятал как следует, середнячком прикинулся, горсть побрякушек большевикам пожертвовал: мол, отдаю все, что есть, на дело строительства светлого будущего. Ему поверили, даже на пост какой-то назначили, заводом управлять. А горсть та была каплей в море, остальное он схоронил и единственной любимой дочке Симочке в наследство передал.
– Ничего не понимаю. – Зарубин сокрушенно развел руками. – Иметь такое богатство и жить в такой нищете! В голове не укладывается. Может быть, она это наследство истратила на что-нибудь?
– Ну конечно! – фыркнула Анна Захаровна. – Она истратит, дожидайся! Я же тебе говорю, она жадная была такая, что тебе и во сне не приснится. По ночам сокровища свои достает и рассматривает, перебирает, руками трогает. Она ведь даже сыну про наследство не говорила, боялась, что он язык распустит, дружки соблазнятся, квартиру обчистят. Или девицы бесстыжие на богатство позарятся.
Симка по всей квартире тайников понаделала и цацки свои частями попрятала.
Сын до одного тайника случайно добрался, взял пару колец, продал, пропил, так она давай его скорей выселять, жилплощади лишать как алкоголика, пока он остальное не нашел. Ты бы слышал, как она над этими кольцами причитала!
Дескать, одно кольцо муж на свадьбу подарил, другое – на рождение сына, это единственная память о нем, берегла на черный день. Врала как сивый мерин, только бы сынок не догадался, что где-то в квартире еще есть чем поживиться.