Седьмое таинство
Шрифт:
— Да это же просто червяк, — скривился Фальконе.
Лупо в ответ помахала пальцем у него перед носом.
— Это особенный червяк. Я решила назвать его… Бруно. Как вам такое понравится?
ГЛАВА 22
Машина «скорой помощи», сильно раскачиваясь на булыжнике мостовой в историческом центре, направлялась к больнице в районе Сан-Джованни. Полицейский врач Фолья сидел рядом с пациентом, не обращая внимания на двух фельдшеров, которые, как ему казалось, занимались Лудо Торкьей только из чувства долга, а отнюдь не по убеждению.
Фальконе сидел напротив, крепко вцепившись в подлокотники, чтобы не упасть с сиденья, и не пытался избегать осуждающих взглядов врача.
— Это не моя работа, Патрицио, — в конце концов бросил он. — Поберегите свою злость для кого-нибудь другого.
— Вы хотите сказать, что подобные вещи могут происходить у нас в квестуре и никому нет до этого дела? Да что же происходит, черт побери?!
— Ребенок пропал, — ответил Фальконе и обнаружил, что ему самому крайне неприятно говорить то же самое, что твердит Артуро Мессина. — В подобных случаях люди могут вести себя непредсказуемо, совершенно иначе, нежели в обычных условиях. Джорджио Браманте — уважаемый профессор университета. Кто бы мог такое про него подумать?
— Стало быть, мы теперь предоставляем родителям возможность самостоятельно вести расследование — так, что ли? Если это вообще можно назвать расследованием.
Агент лишь пожал плечами.
— Ну, если это такие родители, как Браманте… Уважаемые, с отличной репутацией граждане среднего класса, которые, как я это себе представляю, вполне способны позвонить нужным людям наверху, если им понадобится. Это было не мое решение. Я возражал как мог. Но я всего лишь простой офицер полиции и с моим мнением можно не считаться. Очень жаль, что так получилось. Я в конечном итоге нарушил приказ Мессины и остановил это, но было уже поздно.
Торкья лежал не шевелясь. Лео не слишком хорошо разбирался в медицине, да и не хотел разбираться. Все, что он сейчас видел, было связано с угасающей жизнью: кислородные подушки, шприцы, кислородные маски и прочие механизмы — грубые игрушки, ведущие бессмысленную борьбу с неизбежным.
— Вы же могли и раньше прекратить это, — мрачно заметил Фолья.
— По всей видимости, не мог. Мессина тогда просто отстранил бы меня от этого дела и назначил кого-то другого, а тот в любом случае ничего не смог бы сделать.
— Но вы же могли сообщить начальству!
Лео попытался улыбнуться.
— Начальство — это Мессина. Перестаньте, прошу вас. Мы с вами столько лет были друзьями. Не воображайте, что это меня никак не затронуло.
Медик оставил попытки помочь избитому, судя по тому, что позволил фельдшерам делать все самим. Это удивило Фальконе. Фолья был отличный врач. И добрый человек.
— Вы уже ничем не можете ему помочь?
Тот лишь крякнул в ответ.
— Как однажды выразился один из моих знаменитых предшественников, «я не могу вылечить от смерти».
Собеседники много лет были близкими приятелями. В бытность Фальконе еще женатым они нередко встречались вчетвером; супруга Фольи служила администратором оперного театра.
— Может быть, Мессина и ему подобные имеют право на такой подход, — лениво заметил Фальконе, рассуждая вслух как для собственной пользы, так и с целью как-то оправдаться. Машина теперь ехала по широкой и прямой виа Лабикана, средневековой папской дороге, ведущей к огромной церкви Сан-Джованни, расположенной на Латеранском холме, около самой его вершины. Больница находилась еще дальше. Здесь, видимо, и заканчивался жизненный путь Лудо Торкьи.
— Что?! — Фолья повысил голос, словно не веря собственным ушам. — Избить человека до смерти — это подход?!
— Не для меня. Но я ведь не отец, как уже неоднократно повторял. А вот вы, Патрицио, сами родитель.
У медика были прелестные дети, две девочки-близняшки, и сейчас они быстро приближались к тому возрасту, когда необходимо уже думать о поступлении в колледж. Лео прекрасно понимал, какая это будет травма для Фольи и его жены, когда девочки уедут из родного дома.
— Представьте себе, что это случилось с Эленой или Анной, — продолжал он. — Представьте себе, что вы верите, будто девочка еще жива, но долго не продержится. Она где-то под землей. Заблудилась, а может, заперта. Замурована. Испугана, не в состоянии сделать ничего, чтобы как-то себе помочь. А этот… человек может сообщить, где она находится. Возможно, может.
В салоне «скорой помощи» воцарилось ледяное молчание. Фальконе проигнорировал это.
— Поставьте себя на его место, Патрицио, — продолжал агент. — Месть вам не нужна. Вам наплевать на все, кроме ребенка. Если этот человек заговорит, ее, вероятно, удастся спасти. Если продолжит молчать, она, несомненно, погибнет.
Врача передернуло.
— Что бы вы сделали в подобных обстоятельствах? — требовательным тоном спросил полицейский. — Процитировали бы соответствующий кусок из клятвы Гиппократа и отправились обзванивать похоронные конторы, выясняя стоимость погребения? Да и вряд ли эти похороны состоялись бы, потому что, можете быть уверены, у нас практически нет шансов когда-нибудь найти тело; мало того, вы никогда так и не узнали бы, что в действительности произошло с вашей плотью и кровью. И до самой гробовой доски так и ходили бы с огромной черной пустотой в душе, до самого своего конца…
— Довольно! — закричал Патрицио. — Прекратите!
«Скорая» дернулась и замерла на месте. Нестройный хор автомобильных клаксонов наполнил все вокруг яростным и злобным протестом, словно безумно-издевательский рев фанфар в честь умирающего на носилках человека.
Старший из фельдшеров, мужчина лет сорока, пристально наблюдавший за работой кислородного аппарата, взялся за трубку, ведущую к маске на лице Торкьи, и подождал, пока рев вокруг чуть стихнет:
— Я бы его отключил прямо сейчас. Без долгих размышлений. Если бы считал, что это хоть как-то поможет делу, просто отключил бы подачу кислорода, и пускай ублюдок подохнет. А что тут еще можно сделать?