Седьмое таинство
Шрифт:
— А если он невиновен? — спросил Фальконе.
— Если бы он был невиновен, — тут же ответил фельдшер, — так и сказал бы, не правда ли?
«Ну, так не всегда бывает», — подумал агент. Иногда в ходе расследования логика и рациональные подходы перестают действовать. В делах, вызвавших сенсацию, совсем не редкость, когда какой-нибудь неуравновешенный индивидуум вдруг является в квестуру и признается в преступлении, которого не совершал. В подобных случаях довольно часто бывает, что какое-то странное чувство собственной вины заставляет людей совершать самые неожиданные,
— Мы можем делать только то, за что нам платят, — отчеканил Фальконе. — Можем пытаться выяснить, что произошло, объяснить какие-то непонятные факты. Понимаю, звучит довольно убого, но нередко это все, что у нас есть. Кроме того, здесь имела место попытка силой выбить правду, и сами видите, что из этого вышло. Насколько мне известно, он не выдал никакой полезной информации, ни единого слова. И мы по-прежнему не знаем, где мальчик. И это означает… — Что именно это означает, он и сам толком не представлял. — Вполне возможно, арестованный и впрямь ни в чем не виноват. Просто оказался не в том месте не в то время. Я, правда, в этом сомневаюсь. Или он по какой-то причине сам хотел, чтобы Браманте так с ним обошелся. И ему это принесло некое удовлетворение.
Фолья помотал головой.
— Какие у него могли быть мотивы?
Лео стало стыдно. Неверный ход с его стороны — таким образом вовлекать доктора в дело, расписывать яркими красками столь жестокую картину с участием его собственных дочерей. Это здорово разволновало старого приятеля, лицо его теперь было красным от возбуждения и выражало озлобленность и — что совершенно для него необычно — замешательство.
— Вы бы себя послушали, Лео, — упрекнул медик.
— Ну не знаю. Честно, Патрицио, не знаю. А хотелось бы знать. — Полицейский помолчал. — У него есть шансы выжить?
Оба медика — и доктор, и старший фельдшер — отрицательно помотали головой.
— А в сознание он придет? — продолжал допытываться Фальконе. — У меня еще остается слабая надежда, что постороннему он может рассказать то, что не хотел говорить Джорджио Браманте. Если за этим стоят какие-то причины личного характера, которых мы не знаем и не понимаем, тогда, возможно, у нас был бы шанс что-то узнать.
— Нет, в сознание он не придет, — буркнул фельдшер, потом осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. Там стоял их водитель, курил сигарету. Он оглянулся, поначалу виновато, но потом улыбнулся — быстрая, типично римская улыбка во весь рот, какой тут все прикрываются, когда их застигают на месте преступления. Фальконе выслушал его быстрые объяснения и наконец понял, почему движение замерло: впереди на улице произошло дорожно-транспортное происшествие и они застряли в пробке, растянувшейся в обе стороны — и вперед, и назад. Пройдет еще минут пятнадцать, если не больше, прежде чем «скорая помощь» доберется до больницы.
Фельдшер выругался, захлопнул дверь и дернул за руку коллегу, тощего
— Не трать зря время. На что хотите могу спорить, что этот отдаст концы еще до того, как мы доберемся до места. Так или нет?
Патрицио Фолья, должно быть, видел на своем веку немало смертей. И тем не менее в его глазах стояло сейчас очень странное выражение, которое Лео никак не мог определить.
Доктор упорно смотрел на мониторы приборов, подключенных к Лудо Торкье, чье дыхание стало слабым и едва заметным.
— Думаю, что так, — согласился он.
— Вам бы следовало остаться в квестуре. — Фолья подпустил в голос едва заметную нотку упрека. — Вы же и других студентов прихватили, не так ли?
— Прихватили, — кивнул Фальконе. Теперь уже, видимо, всех. Как и ожидалось, прятаться от полиции они не умели.
— Значит, парни могут вам что-то рассказать, — предположил доктор.
Лео покачал головой и посмотрел на неподвижное тело.
— После этого — нет, не расскажут. Там уже полно адвокатов. Им не нужно ничего говорить. Зачем? Мы допустили, что один из них был избит чуть не до смерти прямо у нас, в комнате для допросов. И теперь задержанные могут хранить молчание сколько захотят. И мы даже не сможем использовать это против них.
— Сейчас бы сигаретку, — жалостно бросил старший фельдшер. — Нам еще долго тут торчать.
— Как врач не могу вам это разрешить, — ответил Фолья. — Ну ладно, ступайте покурите. Оба.
Младший фельдшер удивился:
— Я не курю.
Но его старший коллега уловил что-то в тоне медика.
— Идем, я тебя научу. — Он потащил коллегу из машины.
Агент сидел молча, не в силах произнести ни слова.
Фолья взглянул на мониторы:
— Он умирает, Лео. Никто и ничто ему не поможет.
— Вы уже это говорили.
— Действительно считаете, что он мог вам что-то сказать?
— Не знаю, Патрицио. На этом деле я понял, что в действительности очень мало знаю и умею.
Фолья встал и подошел к стеллажу с медицинским оборудованием, прикрепленному к стене вэна. Достал шприц, ампулу с каким-то лекарством и тщательно проверил этикетку.
— Если повезет, сумею привести его в сознание на минуту или около того. Было бы неплохо, если бы патологоанатом не стал упоминать об этом в своем заключении после вскрытия. Мне нравится моя работа — это гораздо лучше, чем сидеть в тюрьме.
Доктор наполнил шприц, тщательно следя за уровнем жидкости в резервуаре.
— Ну так что? У нас не так много времени. А у этого парня еще меньше.
Полицейский не знал, что сказать.
— А какой еще эффект это на него произведет? — спросил детектив наконец.
— Вероятно, умрет минут через пятнадцать. Сердце остановится.
— Нет!
— Лео, он и так уже мертв!
— Я сказал «нет», Патрицио. Я сегодня уже арестовал одного человека за убийство. И не хочу, чтоб их стало двое.
И весьма неубедительно засмеялся.