Седьмой ключ
Шрифт:
— Чуть — не считается.
— Ну да, конечно, но если один раз пронесло — это не значит, что пронесет и в другой. Мы обязаны предусмотреть все возможности…
— Как и ту, что ОНО в нем может проснуться в любой момент. Вернее, я думаю — само ОНО не просыпается, его как бы включают. Посредством магических операций. Именно поэтому я и не предложила ему остаться. А потом, я здесь не хозяйка! Да он ни за что и не согласится — он ведь прекрасно осознает, какая в нем таится опасность. А картина…
— Кстати, как она здесь оказалась? Знаю, что Бог послал, но ведь у всякого чуда существует… как бы это сказать? Некая точка опоры в пределах обыденности. Зацепочка, что ли.
— Юрасик — эта твоя зацепочка! Я его под шумок в сторонку оттащила и все
— Перед обедом…
— Не важно! Так вот, он нашел тот ужасный дом. По Шуриному описанию. Она ему даже план набросала… Ну вот, в дом он войти не смог — заперто. Ломать дверь не решился. А возле дома там есть что-то вроде сарайчика, вросшего в землю. Юрка сказал, мол, его точно туда потянуло. Обошел вокруг и дверцу увидел неплотно прикрытую. Все строение так сильно осело, что дверца эта не закрывалась. Вошел… Он говорит — на картину падал косой луч света из узенького оконца под самой крышей… Эта девушка на портрете — она как живая была. Так смотрела на меня, говорит… Будто хотела что-то сказать, просила о чем-то. Ну, Юрасик, не будь дурен… Он, конечно, понимал, что это сильно на воровство смахивает, но ничего поделать с собой не мог. Да ты сама его видела — он человек простой: сказано — сделано! Он там, в этом сарае с ней разговаривать начал: нечего, говорит, тебе в такой дыре делать, пойдем-ка со мной на волю! Обернул ее какой-то тряпицей и понес. А как сюда притащил — в багажник укрыл до поры. Говорит, после хотел показать.
— Точно диктовал ему кто-то… — предложила Ксения.
— Так и вышло. Все совпало: он достал ее из багажника в тот момент, когда… ЭТО к дому приблизилось. Не будь в доме этой картины — неизвестно, говорили бы мы с тобой, попивая чаек? Ведь монстр никого бы не пощадил!
— Я вот думаю: был ли ему такой приказ — нас всех прибить? Или только забрать Манюню?
— Что толку думать — все равно не узнаем. Нам важно теперь… ой, смотри, он уходит!
Они обе приникли к окну и увидали во мгле силуэт человека, быстрым шагом удалявшегося от дома. Обеими руками человек прижимал к себе картину, тщательно завернутую в широченную Верину юбку. Дойдя до калитки, человек обернулся и помахал им рукой.
Ксения быстро-быстро крестила удалявшуюся фигурку. Услышала тихий всхлип… обернулась.
— Верочка, что ты? — она обняла не сдержавшую слез подругу. — Мы все устали, это пройдет. Пойдем спать. А все-таки у нас был удивительный день! Ведь мы победили, Верка! Хоть не окончательно, хоть ненадолго, но победили. Ну! Хватит нюнить!
— Мне его жалко, — Верины губы по-детски кривились. — Как он там один… Что с ним будет?
— Ну, если такая, как ты, о нем слезы льет — будет только хорошее…
Глава 7
Пути-дорожки
…И лето дрогнуло и понеслось под уклон. Духов день переломил в нем заносчивое самоуправство. В буйнотравье, в низкой пристальной синеве, в упрямстве ветров притаилась смиренная благодать — ожиданье покоя. Поворота к меду, к яблокам, покойным полям — к полноте и простору Спаса.
Но до августа было еще далеко — разгорался июль, подгоняя сомлевших горожан к водоемам. Даже за городом было нечем дышать, настоявшиеся на жаре травы смешивались с густым хвойным духом лесов, и дурман, этот действовал не хуже сонного зелья. Только вечером, когда спадала жара, жизнь оживала, и ленивое оцепенение отпускало своих невольников на свободу.
Но в домике на берегу Клязьмы сопротивлялись этой разъедающей волю ленивой поре. Из города привезли мощный импортный вентилятор. Во дворе Юрасик соорудил душевую, водрузив на деревянный каркас громадный железный бак с краником. Внизу настелили доски, устроили слив, сооружение задернули непрозрачной ярко-оранжевой пленкой и по очереди там плескались, смывая в прохладный струях воды лень и истому.
Оранжевое сооружение прозвали «Вырви-глаз», а вентилятор — Циклопом. Кажется, обоих их полюбили, и чувствуя это, они
Это все была внешняя, бытовая сторона жизни, в которой пряталась ее сердцевина — настроения, раздумья, предощущения — осторожные шаги к неведомой цели.
Без Юрасика они бы, наверно, не сдюжили… По крайней мере, так думала Ксения. Веру брат чаще всего раздражал — зычным голосом, хохотом, топотом он мешал ей работать. Она не в шутку сердилась на его бестактность, «квадратность» и солдафонство — невесть что еще в нем находила — высовывалась из своей комнаты, выдыхала гневно: «Сгинь!», «Исчезни!» — и в сердцах хлопала дверью. А он, блаженно улыбаясь, приставлял растопыренные ладони к плечам и трепыхал ими, точно крылышками, или поднимался на цыпочки, закатывал глаза, складывал руки на животе — крестообразно — и так, семеня, выплывал из комнаты — умирал сен-сансовым лебедем, сильфидою отлетал в выси небесные, фертом, чертом коленца откалывал, веселил обитателей «Вишневого зада» — так он окрестил их поместье над Клязьмой, издевательски высмеивая всяческие интеллигентские ахи, охи, утонченность чувств и прочую дребедень…
Самое интересное, что он сам попался на удочку! Но ни за что не признался бы, что здешняя жизнь хоть как-то его захватила. А ведь зацепила же — через день после ночного явления Сережи Юрасик смотался в Москву, в три дня провернул все дела, которые должен был решить в недельный срок пребывания в Москве, сообщил семье, что задерживается на неопределенное время по делам фирмы и рванул назад, к своим подмосковным курышкам — так он любовно-ласкательно обозвал своих родственниц сотоварищи…
Поскольку бездействие было не в его натуре, Юрасик тотчас затеял какое-то дельце в окрестностях — раскручивал филиал по производству чего-то — чего именно не говорил, а его «курышки» и не вдавались. Он подключил к предприятию своих старых друзей, московских знакомых, которые к нынешним временам, как и он в Штатах, обзавелись в столице собственным бизнесом. Исчезал на день — на два и возвращался гогочущий и страшно довольный.
— Ну, курышки, я вам скажу… закрутим мы тут с вами делов. Тут не место — чистый клад! Это я вам говорю! Мы тут такого наворотим — Америка ахнет. Партнерчика намедни нарыл — обалдеть! Фраер вонючий! Ну ничего — я его научу работать — вы тут привыкли дрыхнуть до десяти, а как оттрубили на службе — пельменей напхались — в койку с книжкой или телик до обалдения… Не-е-ет, так у нас не пойдет! Гнильца рассейская! Хорош загнивать — обкушались. Я этого партнера свово — Саню — я с него семь шкур спущу и человеком сделаю. Он у меня, фраер вонючий, будет плоское катать, а круглое таскать! Нон стоп, тетки, и все о’кей! Ну чего тут у вас, рассказывайте…
С абсолютной невозмутимостью человека без предрассудков он поселился в их домике без приглашения, но произошло это столь естественно, что Ксения не сомневалась: она сама предложила Юрасику пожить вместе с ними. Он не стал своим в их компании, но и чужим не был.
Юрасик, признавая превосходство курышек по части проницательности и интуиции, в их дела не встревал и намерений не касался. Только один раз он попробовал возмутиться их действиями и взбунтовался — когда наутро после Духова дня узнал, что добытая им картина отдана Сергею.