Сегодня и завтра
Шрифт:
У одного изъ оконъ верхняго этажа стояли князь и докторъ. Они слдили за движеніями Ольги…
— Чмъ вы поясните эту чудную привязанность къ дереву? Не правда ли, что это очень странно, докторъ? Вотъ уже три мсяца, какъ мы здсь — и любовь моей бдной Ольги къ этому дереву, кажется, становится съ каждымъ днемъ сильне. Странно!
— Медицина не объясняетъ такихъ феноменовъ, ваше сіятельство… Въ человческой душ есть много неразгаданнаго. Вы читали Шекспира? О, это великій писатель! точно великій писатель, ваше сіятельство. Вы читали его и должны помнить слова Гамлета: There are more things in heaven and earth, Horacio Than and dreamt of in your philosophy.
И докторъ говорилъ много и долго, но князь ничего не слыхалъ: онъ смотрлъ въ окно, онъ смотрлъ на дубъ, онъ думалъ о своей милой Ольг.
— Докторъ! теперь мы пойдемъ къ ней, — онъ взялъ доктора за руку — она давно прошла къ себ на половину… Мы посидимъ съ ней нсколько минутъ, не правда ли?
Князь не могъ быть безъ нея: онъ чувствовалъ, что въ жизни дочери была заключена и его жизнь, что его существованіе безраздльно связано съ ея существованіемъ. Несчастный отецъ! онъ страдалъ, не видя ея; онъ страдалъ, глядя на нее.
Такъ тянулся день за днемъ.
Однажды княжна проснулась какъ-то веселе обыкновеннаго: ея глаза вдругъ приняли то плнительное выраженіе, которое одушевляло ихъ нкогда. Она встала съ постели, накинула на грудь шаль, завернулась въ нее и подошла къ своему уборному столику, посмотрлась въ зеркало, откинула шаль, сняла съ головы маленькій чепчикъ — и темная коса ея роскошно, волнисто разсыпалась по блой батистовой кофточк. Это была коса — загляднье: длинная, до колнъ, мягкая какъ шелкъ, глянцовитая какъ атласъ.
Княжна, посмотрвъ въ зеркало, покачала головкой — и ея волосы съ обихъ сторонъ скатились на личико, и она на минуту вся исчезла въ волнахъ; потомъ отвела ихъ рукою, снова посмотрла въ зеркало и снова спряталась въ волосахъ, точно дитя, которое закрываетъ ручонками свое личико, улыбается и мило лепечетъ тю-тю.
Потомъ она позвонила. Вошла горничная.
— Маша, ты причешешь меня сегодня точно такъ же, какъ я была причесена въ тотъ день, какъ его убили.
Говоря это, княжна смялась. И черезъ полчаса она уже молча сидла въ креслахъ причесанная и одтая.
Когда отецъ пришелъ навстить ее, она граціозно привстала съ креселъ, взяла его за руку, крпко пожала ее и съ участіемъ спросила:
— Каково ваше здоровье, батюшка? вы сегодня что-то невеселы.
— Напротивъ, другъ мой. А каково твое здоровье, Ольга?
— У меня на-дняхъ болла голова; теперь нтъ… Мн кажется, вы скучаете о немъ, добрый батюшка, о моемъ миломъ друг. Что длать. Надобно покориться вол Божіей. Можно ли возставать противъ нея? Это гршно, очень гршно… Посмотрите на меня: теперь я совершенію покорна высшей вол.
И она взяла руку отца и поцловала ее…
Въ глазахъ его блеснула радость — это былъ свтъ надежды, яркій свгъ, одинъ, который озарялъ ему темную тропу жизни; то вспыхивая, то потухая ежеминутно.
— Что же, мы подемъ въ чужіе края, батюшка? И, какъ вы предполагаете, скоро?
— Да, мой другъ, недли черезъ дв мы должны отсюда выхать.
— Черезъ дв!.. — Она задумалась.
Князь вышелъ изъ ея комнаты и послалъ за докторомъ. Онъ хотлъ, бдный отецъ, сообщить ему свою радость, что Ольга
А докторъ въ это время разъзжалъ въ кабріолет но аллеямъ парка. Докторъ чрезвычайно какъ любилъ здить въ кабріолет.
— Черезъ дв недли! — снова повторила княжна, оставшись наедин…
И взглянула въ окно: передъ ней красовался дубъ.
— Нгь, я не разстанусь съ тобою. Я такъ люблю тебя, красавецъ мой, красавецъ мой! — повторяла княжна. — Кмъ же буду я любоваться безъ тебя? Я помню… да… зала… огни… Какъ ты хорошъ былъ на послднемъ бал!.. къ теб лучше идетъ этотъ красный мундиръ… Въ какомъ мундир положили его въ гробъ?.. Нтъ, я не разстанусь съ тобой, деревцо мое! Какъ хороши, какъ красивы твои втви: точно перья султана!.. Какъ ты гордъ, мой дубъ… О, какъ ты чувствуешь свое величіе!.. и онъ былъ гордъ…. Теперь нтъ его!.. — И княжна вскрикнула и безъ чувствъ упала на коверъ. Испуганная горничная вбжала въ комнату, схватилась за шнурокъ звонка, бросилась къ склянк съ одеколономъ, сама не знала, что длала… Княжна лежала блдна какъ трупъ.
Къ счастію въ эту минуту докторъ у подъзда дома выходилх изъ кабріолета; къ счастію горничная выбжала въ коридоръ и закричала: "Докторъ! докторъ!" Докторъ явился. Ольгу привели въ чувство. Она была очень слаба; ее положили на постель. И отецъ, за минуту передъ этимъ озаренный слабымъ лучомъ надежды, мраченъ стоялъ теперь у постели больной… Докторъ держалъ ее за пульсъ.
Отецъ смотрлъ въ глаза доктора; онъ, кажется, хотлъ прочесть свою участь въ глазахъ его. Съ этого дня здоровье Ольги стало замтно разстраиваться: правда, она еще сидла подъ своимъ любимымъ деревомъ, она еще улыбалась иногда отцу; но на этомъ лиц, безпечномъ и до сихъ поръ полномъ жизни, начинало проявляться страданіе. Вотъ теперь она точно походила на больную: болзнь стерла румянецъ съ ея личика, болзнь мало-по-малу проводила по немъ свои рзкія черты, болзнь потушила блескъ очей ея.
Прошло еще нсколько дней — и какъ эти дни измнили бдную княжну! Та ли это княжна-невста, которая, назадъ тому нсколько мсяцевъ, счастливая и восторженная, блистала въ петербургскихъ гостиныхъ, о которой кричали во всхъ обществахъ Петербурга? Такъ это-то земное счастіе, котораго мы вс ищемъ? Княжна, княжна! Кто не думалъ, смотря на нее прежде, что ея радость беззакатна, что ей суждено вчно покоиться на розахъ, или, по крайней мр, что розы. долго, долго не сойдутъ съ ея личика?
Княжна лежала въ постели. Отъ постели не отходили докторъ и отецъ ея. Разъ какъ-то докторъ сказалъ шопотомъ князю:
— Нашъ отъздъ въ чужіе края, кажется, должно будетъ отложить…
Князь весь перемнился въ лиц.
— Почему же, докторъ?
— Она не вынесетъ долгаго пути…
— Гм!..
Князь опустился въ кресла: лицо его въ эту минуту было страшно напряжено, зубы сжаты, онъ былъ весь мука; но на глазахъ его не показалось ни слезннки.
Грозно-величественна была Волга; ея волны почернли отъ гнва и, вздымалсь, пнились, махровились, будто причудливые завитки серебра на старинныхъ кубкахъ. Грозно было небо: втеръ разорвалъ въ лоскутки густыя тучи и, тшась, гонялъ ихъ по лазури небесной — и он то дружно сталкивались, то враждебно бжали другъ отъ друга. Втеръ ломилъ столтніе дубы, и великаны изнывали въ страшной борьб съ невидимой силой. Давно не помнятъ такой грозы старики приволжскіе.