Сегодня и завтра

Панаев Иван Иванович

— Да; но онъ сказалъ со мной только два слова…

— Неужели? Такъ онъ долженъ быть очень любезенъ?

Графъ засмялся.

— Онъ очень похожъ на какую-то неловкую и длинную птицу… Ты видла въ послднихъ листкахъ Mus'ee de familles! Онъ скользитъ на паркет, какъ гусь на льду.

Княжна улыбнулась.

Такъ невинно шутилъ графъ и такъ наивно внимала его шуткамъ она.

А молодой человкъ стоялъ сзади; онъ невольно слышалъ почти весь этотъ разговоръ. Онъ блднлъ и трясся; на глаза его налегъ туманъ. Наконецъ, при послднихъ словахъ, кровь задушила его… Онъ посмотрлъ съ ногъ до головы на графа — это былъ взглядъ, сверкнувшій вдругъ,

нечаянно, какъ искра въ пепл, который, казалось, совсмъ потухъ — посмотрлъ на графа, скрылся въ толп, а потомъ его не было видно въ залахъ.

Черезъ часъ, можетъ быть и мене, онъ опять показался.

Между тмъ княжн что-то сгрустнулось, она даже вздохнула… Неужели этотъ балъ утомлялъ ее?

Княжна вышла изъ залы и пошла въ другую комнату: тамъ легче дышать; дальше и дальше… Музыка тише и тише — и вотъ она очутилась въ угольной, небольшой, полукруглой комнат. Въ этой комнат никого не было. Она притворила дверь. Звуки музыки доходили сюда невнятнымъ гуломъ. Княжн стало легко. Она опустилась на табуретку. Въ этой комнат былъ темный свтъ, утшающій зрніе: одна лампа подъ матовымъ стекломъ, и то только освщавшая картину, которая висла на стн. Какъ хороша картина! И Ольга заглядлась на нее.

Картина эта была старинной, темной кисти, изображавшая божественную Мадонну съ предвчнымъ младенцехмъ. Говорили, что это картина Фра-Бартоломео. Правда это или нтъ, но вы видли именно божественную Мадонну. Видно, горячо молился художникъ, прежде чмъ замыслилъ эту картину, и благодать свыше пріоснила его, и животворная кисть начертала неземной, божественный ликъ, и врно художникъ, начертавъ его, палъ колнопреклоыенный передъ собственнымъ созданіемъ. Долго смотрла княжна на этотъ образъ — и душа ея теплилась моленіемъ, и ей было такъ пріятно…

А черезъ нсколько комнатъ отъ нея люди, будто опьянлые, безумно кружились и бгали подъ громъ музыки, и сладострастное забвеніе туманило ихъ блдныя, усталыя лица… А черезъ нсколько комнатъ отъ нея…

Но княжна вздрогнула, дверь отворилась. Передъ нею стоялъ графъ. Онъ уже давно повсюду искалъ ее.

— Что съ тобой, моя Ольга? Для чего это ты здсь, одна? Не дурно ли теб?

И графъ взялъ ея руку.

— Княгння тоже безпокоится и ищетъ тебя.

— Въ залахъ такъ жарко, здсь такъ хорошо.

И она пожала его руку.

— Посмотри на этотъ образъ. Ты видлъ его, мой другъ? Посмотри, вотъ какъ должно изображать Мадонну. Вдь это нездшняя, неземная женщина; вглядись хорошенько. Сядь сюда. Я скажу теб, что я здсь длала: глядя на этотъ образъ, я молилась за тебя…

— О!..

И, восторженный, онъ припалъ къ устамъ ея.

Она провела рукой по его кудрямъ, пристально посмотрла на него и, посл нсколькихъ минутъ задумчивости, сказала:

— Знаешь ли, Michel, мы теперь такъ счастливы… Да? Вдь ты счастливъ?.. Я боюсь только, надолго ли… Правда ли, говорятъ, будто бы здсь нтъ ничего постояннаго? Это ужасно! Такъ, мы вс живемъ только настоящимъ, только сегодня; а завтра… кто знаетъ, что будетъ завтра?..

— Что это значитъ? Къ чему такія черныя мысли?

— Это только боязнь, другъ мой, потерять мое теперешнее счастье. Я бы не снесла этой потери. Только одна боязнь… Впрочемъ, эта мысль часто со мной, и часто я гоню ее прочь отъ себя.

У Ольги навернулись слезы.

— Полно, полно, Ольга.

И онъ снова цловалъ ее — и ея уста такъ жались къ его устамъ.

— Ольга! Ольга! — послышался въ ближней комнат голосъ старушки-княгини.

Въ эту самую минуту молодой человкъ уже расхаживалъ въ большой зал, гд танцовали, и, казалось, все искалъ

кого-то. Странно: въ его глазахъ вдругъ исчезла эта двичья скромность, несмлость, которую другіе называли простотою; его взглядъ много говорилъ, но говорилъ что-то страшное. Этотъ взглядъ былъ страненъ на бал.

Посл разговора графа, который онъ невольно подслушалъ, выбжавъ изъ залы, какъ помшанный, онъ бросился домой, взбжалъ къ себ на лстницу запыхавшись, и прямо къ своему письменному столу.

На этомъ стол лежалъ въ прекрасномъ небольшомъ сафьяновомъ футляр кинжалъ, привезенный ему изъ чужихъ краевъ. Это былъ кинжалъ-игрушка, красиво и вычурно отдланный, кинжалъ для забавы, для виду, такъ, чтобъ лежать между изящными бездлками въ кабинет какого-нибудь фата.

Вн себя, онъ схватилъ футляръ и выдернулъ изъ него кинжалъ. Небольшое лезвіе, мастерски отполированное, ярко блеснуло… Онъ помертвлъ; рука его, державшая кинжалъ, дрожала… Онъ вложилъ кинжалъ въ футляръ, а футляръ въ боковой карманъ. Какъ онъ не походилъ на самого себя! Страсть сорвала съ лица его обыкновенное спокойное вьграженіе. Въ эти минуты онъ будто прожилъ нсколько лтъ: такъ онъ возмужалъ. Быстро выбжавъ вонъ изъ своей квартиры, бросился онъ въ свою ямскую карету, отворилъ оба окна, потому что ему было душно, потому что его тснили виднія страшныя, отъ которыхъ замираетъ сердце и становится дыбомъ волосъ… Душно!.. Но вотъ карета опять у блестящаго подъзда, и вотъ онъ опять въ бальной зал.

Когда первое волненіе начало въ немъ стихать, когда онъ въ состояніи былъ собрать мысли свои въ порядокъ, все это ему представилось какимъ-то чудовищнымъ сномъ, бредомъ горячки. Онъ схватился за боковой карманъ — но въ немъ въ самомъ дл кинжалъ; онъ посмотрлъ кругомъ себя: о, это не сонъ! И молодой человкъ содрогнулся.

"Быть убійцей!" — подумалъ онъ — "подлымъ, низкимъ убійцей изъ-за угла — и за что же? за нсколько обидныхъзамчаній на мой счетъ! Я безумецъ. Но передъ кмъ онъ меня выставлялъ въ смшномъ вид, передъ кмъ?.. Все равно, я не въ состояніи быть уличнымъ убійцей". Онъ подошелъ къ двери, которая вела въ другую залу, и увидлъ графа. Кровь опять хлынула ему въ голову. — "Графъ, графъ! онъ дастъ мн отчетъ въ своихъ словахъ!.." — О, какъ онъ былъ гордъ въ эту минуту, какія чувства выражались въ каждой черт лица его! Онъ думалъ: — "разсчитываясь съ графомъ, я разсчитываюсь со всми этими господами, которые хотли подавить, уничтожить меня своею холодноетью" — и онъ былъ доволенъ собою…

Тускле становилось въ залахъ. Залы рдли. Мазурка кончилась.

"Прощай, прощай, моя Ольга!" — шептала княгиня, цлуя ее. — "Что это ты вдругъ такъ поблднла?.. Я не могла налюбоваться тобой: ты была сегодня хороша, какъ ангелъ".

Графъ побжалъ сказать, чтобы подавали карету кннзя В*.

Въ дверяхъ какъ-то нечаянно онъ толкнулъ Кремнина, не замтилъ этого, не извинился, и исчезъ.

Карета стояла у подъзда.

Графъ у дверецъ кареты. Первая вошла сестра князя, за нею князь, потомъ княжна…

— До завтра, Michel! — сказала ему Ольга, входя въ карету.

— До завтра, до завтра…

Дверцы кареты захлопнулись. "Пошелъ!" Графъ приложилъ руку къ своей треугольной шляп. Онъ видлъ въ окно кареты, какъ Ольга кивнула ему головкой.

— До завтра, до завтра!

Въ эту минуту сзади кто-то схватилъ его за шинель… Онъ оборотился: это былъ Кремнинъ.

— Что вамъ угодно? — вжливо спросилъ графъ.

— Мн угодно поговорить съ вами; вы удостоите выслушать нсколько словъ. Отойдемте отъ подъзда.