Сегодня – позавчера
Шрифт:
— Людочка, да вы талант! — воскликнул Натан.
— Да, вот вы нам и спойте, — поддакнул я.
— Виктор Иванович, лучше вы. Что-нибудь новенькое, своё.
Я искренне рассмеялся:
— Вы что, Людочка, подумали, что это моя песня? Я лишь, как попугай, — что слышу, то и воспроизвожу. Сам, к сожалению, талантом подобным обделён.
— Жалко, — девушка и вправду расстроилась, — а я записала ту песню. Мы теперь её петь будем. Девочкам тоже понравилась, хотя она явно мужская. Но, какая-то…
— Какая?
— Ну… Непривычная какая-то.
— Ну, конечно же. Другое поколение, другая ментальность. Я же говорил — она из других времен. Ладно, не расстраивайтесь так. Я попробую исполнить одну.
Я задумался, вспоминая.
— Витя, хватит себе цену набивать! — это уже Натан, в нетерпении,
— Я слышал это в авторской редакции, под гитару. Сам я умею играть только на чужих нервах. Слова, если запомните, мотив подберёте:
Белый снег, серый лёд На растрескавшейся земле Одеялом лоскутным на ней Город в дорожной петле А над городом плывут облака Закрывая небесный свет А над городом жёлтый дым Городу две тысячи лет Прожитых под светом звезды По имени Солнце И две тысячи лет война Война без особых причин Война — дело молодых Лекарство против морщин Красная, красная кровь Через час уже просто земля Через два на ней цветы и трава Через три она снова жива И согрета лучами звезды По имени Солнце И мы знаем, что так было всегда Что судьбою больше любим Кто живёт по законам другим И кому умирать молодым О не помнит слова «да» и слова «нет» Он не помнит ни чинов, ни имён И способен дотянуться до звёзд, Не считая, что это сон. И упасть, опалённым звездой По имени Солнце.Секунд тридцать стояла оглушительная тишина, потом парк вокруг взорвался аплодисментами и криками — народу набежало, оказывается, немало.
— Я никогда не слышал подобного, — Натан был впечатлён, — чем-то перекликается с буревестником, ищущим бури, как будто в бурях есть покой. При этом фатализм, но какая сила в каждом слове. Даже меня потрясывает. Признайся — твоё?
— Да нет же. Мне чужого не надо. Люда, записывать будешь — укажи — автор — Виктор Цой, мой тёзка. Казах, бывший кореец, сейчас русский. Поэтому имя русское, а фамилия — корейская. А вот где мы с ним пересекались — военная тайна.
— Ещё! — взмолилась девушка.
— Нет, Людочка. Хорошего помаленьку. Надеюсь, в следующий раз «Звезду по имени Солнце» мы услышим в вашем исполнении. Поздно уже. Спать.
Народ, разочарованный, расходился. А чего вы хотели? Концерт по заявкам? Так песен этого времени я, окромя «Катюши», и не знаю. А нашего времени — ограниченно применимо. Так, от балды, петь нельзя. Сначала вспомню, запишу, отредактирую от иновременностей и идеологически не выдержанностей, а потом и можно применять. Даже нужно. «Нам песня строить и жить помогает». Надо проводить морально-психологическое стимулирование и настройку на преодоление трудностей. Больно уж они тут расслабленные. А с трудностями психологического характера столкнуться? Спасуют? Сейчас сотнями и тысячами в плен сдаются не потому, что трусы или предатели, а от растерянности. Привычный мир рухнул, погребя их души под обломками. К концу 42-го они оклемаются. Появиться знаменитая русская стойкость характера, жертвенность, инициативность. Именно эти, морально модулированные и напишут знаменитые песни к фильмам о войне, на которых воспитывались следующие поколения.
Только сейчас, в процессе этих размышлений, я понял, что же так долго свербило в душе. А именно — резкое различие одних и тех же людей образца 41-го и, хотя бы 44-го, не давало мне покоя. «Опалённые войной» — так они себя называли. Это абсолютно разные, ментально, люди. Более того, они в конце сороковых не понимали и не принимали самих себя образца 41-го. Стыдились, но не понимали.
А я ещё в детстве, читая по школьной программе Симонова, по-моему, и Бондарева (если не ошибаюсь), не мог понять, радостной расслабленности героев «Живых и мёртвых», резко сменившейся, после первого же окружения, на отчаяние растерянности, полную дезориентацию, потерю воли. Отсюда полное отсутствие критической оценки событий, нежелание думать, сопротивляться, т. е. люди превратились в баранов. Большинство, даже генералы. Их действия, реакции стали шаблонными, противником легко предсказуемыми. Поражения были сокрушительными. А солдаты… Они тоже стали действовать на инстинктах. Кому-то инстинкты приказали сдаться, кому-то — идти к своим. Писатель гениально показал состояние главного героя — абсолютно бессознательное метание его по тылам врага, больше похожее на состояние человека во сне-кошмаре. А так оно и было — разум вырубился, не перенеся стресса. Стало зомби — тело, запрограммированное на что-либо, в данном случае — идти домой.
А вот герои «Горячего снега» и «Батальоны просят огня» совсем другие. Они тоже были окружены. Но не растерянны. Их холодная расчетливая ярость, железная, но изворотливая, как штопор, воля к победе, инициативность, выдумка солдатской хитрости, жертвенность мне, ребенку 90-х были понятней. Они были «опалённые», мы, из 90-х — «отмороженными». Они, как у Цоя, не помнили ни чинов, ни имен, были способны дотянуться до звёзд. После боя генерал им раздал ордена, но сначала они смотрели на эти железяки не понимая их значения. Понимал ли автор, насколько он гениально обрисовал эту сцену? Я, ребёнком ещё, мечтавшем обо всём и сразу, не понял этого тогда, а когда понял их, этих выживших, сам стал таким же. Не за ордена они умирали. Убивали, прощались с друзьями. Даже не за Родину. А за самих себя, за что-то в самих себе. Чего не ощущаешь, пока не окажешься на грани.
Вот в этом направлении и стоило поработать.
Я был рад и доволен собой. Наконец я нащупал достойную цель моего пребывания здесь. Не просто сдохнуть, утащив с собой несколько нелюдей в форме фельграу, а что-то большее. План вырисовывался такой. Перед моим попаданием сюда мы всей семьей смотрели прикольный фильм, снятый в лучших традициях русского кино — «Каникулы строгого режима». Нам понравилось. Один из героев фильма придумал план из трех действий: «Завоевать авторитет, сколотить команду, показать фокус». План моих действий имел те же пункты. Надеюсь, нацистам мой «фокус» понравиться.
Получиться ли? Авторитет завоёвывался неплохо, почти сам собой. Приложить усилия — можно будет расширить охват «аудитории». Команда. Тут пока мутно. Но людьми руководить у меня должно получиться. Половину трудовой деятельности я руководил коллективами (иногда неявно, негласно) разной величины. Самый крупный опыт — руление литейным цехом 3 года явно, потом 2 года в качестве негласного лидера (авторитета). А в цехе было 129 человек. Ё-кти, рота. Вот и ближайший предел. Самый мутный пункт — «фокус». Но он и последний в очереди. Ладно, по ходу разберёмся, с Божьей помощью. Как говориться: делай, что должен и — … флаг тебе в руки, дудку в одно место и поезд навстречу.
Усмехнувшись собственному каламбуру, я уснул.
Цель есть. Надо к ней двигаться.
Кстати, двигаться. Меня резко перестала устраивать ограниченность собственной подвижности. Ведь что такое война? Народная мудрость гласит: «Ерунда война, главное манёвры». Маневренность — вот что главное на войне. А в бою — подвижность. «Летай, как бабочка, жаль, как пчела» — это Али, боксёр. Боец. Любой бой, хоть боксерский, хоть в подворотне, хоть Сталинградская битва — имеют общие законы: захвати инициативу, будь быстрее противника, бей сильной частью по уязвимой, уйди из-под удара. Пора заняться развитием тушки Кузьмина Виктора Ивановича, доставшейся мне в весьма плачевном состоянии.