Сегодня – позавчера
Шрифт:
— Я после Мельника, затем командиры отделений, потом отделения по порядку. Всем ясно?
Взвод выстроился амфитеатром, я взял две стеклянные бутылки, спрыгнул в окоп, махнул рукой:
— Давай, мазута, заводи!
Трактор взревел, мощно развернулся, покачивая мощным отвалом, проехал, опять повернулся, замер. Я махнул рукой:
— Давай же!
Опять взревев, бульдозер попёр на меня гигантским носорогом. Земля задрожала, потом затряслась. Ух, ё-моё! Дыхание перехватил спазм в горле, руки сразу вспотели. Я крепче сжал бутылки, переместился правее,
Рот мой сам открылся в крике, почувствовал неожиданные позывы к мочеиспусканию и, разом, дикое желание вскочить, бежать. Задавил себя до такого состояния, что никаких мыслей во мне, кроме непечатных: «Ё! Ё! Ё! Ё!». И Бога тут же, и ё… душу, и ё… мать, и всё в кучу.
Тень многотонного бульдозера гремела надо мной, давила меня, выдавливая из меня все соки, казалось, бесконечные часы, сутки, но, наконец, просветлело. Я тут же дал свободу ногам, что так рвали меня вверх, но они разом ослабели, стали чужими, ватными. Стиснув зубы, помогая себе руками, встал, замахнулся и метнул бутылку. И вслед:
— Ё! Растудыть её мадридь, чтоб тебе ни дна, ни покрышки!
Дзенкнув, бутылка раскололась о трактор, тот, будто подбитый, резко остановился, взрыв землю. Выскочил тракторист, оббежал трактор, заорал:
— Ты мне весь бак помял! Как я его выпрямлю? На хрена сзади лупишь.
Я выбрался из окопа.
— Запомните, — обратился я к своим бойцам, — танк можно уничтожить, разбив бутылку с горючей смесью или взорвав гранату в районе расположения двигателя. Только так. А двигатель расположен за башней. Поэтому танк лучше пропустить за себя и поразить его с тыла. Сзади у него и броня тоньше. Все всё ясно? Кадет! Миша! Давай в окоп. Бутылки возьми. Не бойся, я испытал — окоп не обвалился.
— Давай, мазута!
— Не буду! Вы мне всю технику угробите.
— Видали? — это я уже своим, — одна пустая бутылка, а трактор выведен из строя. Танк — тот же трактор, только стреляющий. Угробить его не сложно. А теперь слушай новую установку — бить бутылки о гусеницы. Ясно? А то останемся без единственного эрзац-танка. Мазута, тебя так устроит?
— Сам ты мазута! Надо было тебя утюжнуть, пока ты был в окопе.
— Поздно опомнился. А Кадет бы тебе ещё в голове дырок наделал. И так там сквозняк, а было бы решето.
Тракторист сплюнул, под общий ржачь пошёл к трактору, лихо развернулся на месте, пролетел над окопом. Кадет, молодец, расколол одну бутылку о бульдозерный нож, вторую сзади, но в гусеницу не попал. Во, как всё быстро. А когда сам в окопе — будто часы проходят. Что это Мишка не вылазит? Подошёл. Он сидел на
— Миш, ты что? Тебе плохо?
Он сначала отрицательно помотал головой, потом кивнул.
— Не понял? Ладно, давай руку.
— Не могу.
— Ранен? Как тебя зацепило? Чем?
— Мне стыдно.
А, вон в чём дело. Не удержал.
— Что ж, бывает. И голодный обсериться. Не сремайся, выходи.
— Засмеют.
— Пусть попробуют.
А народ притих — не поймёт причины заминки. Только пусть попробует кто улыбнуться! Я им устрою прапорщика Дыгало из «9 роты». Надеюсь, в моём исполнении будет не хуже, чем у Поречинкова. Помог вылезти Мишке-Кадету. М-да, сильно заметно. Вот уроды — ржут. Налетел, как коршун, раскидав сразу толпу. Бил, не глядя, от души. Когда стоящих не оказалось, изобразил Дыгало:
— Чё ржем? Над чем? Мне пох… Хоть «мама» орите, хоть блюйте, хоть ссыте, хоть в штаны накладывайте, но задачу мною поставленную — выполни! Себя превозмоги, пополам порвись, но сделай! Пацан — герой! Он больше вас всех этого трактора боялся, но задачу выполнил! Он смог! А вы? Вы — сможете? Страху своему в глаза заглянуть и удушить его — сможете?
Тишина, сопят.
— Тот, кто научился преодолевать свой страх — тот воин. Того не одолеть, не сломать! Себя победивший — непобедим! Сможете? Ссать от страха, но делать — сможете?
Я подошел к Мишке, зажавшему стыд свой руками, бледному, с трясущимися губами — едва сдерживал слезы. Протянул руку, подал его.
— Я горд быть твоим командиром. Теперь я не побоюсь поставить тебя сзади себя — буду знать, что тыл мой надёжно прикрыт.
Юноша больше не мог сдерживать слёз, вырвался убежал.
— Что, лошади? Над чем смеялись? Ему ещё и шестнадцати нет, он школу не закончил, а тут такое. Мальчишка он ещё, но уже настоящий мужик! А вы — ржать! Придурки! И ещё — если я хоть раз от кого либо услышу о пятне на репутации Кадета — сгною всех присутствующих! Я предупредил! Парень толковый, может высоко подняться. Чернить его не позволю. Мазута, тебя тоже касается.
— Да мне вообще по барабану. Твои люди. Только, сдаётся мне, он танки теперь зубами грызть будет, как орехи. И тоже в бак мне долбанул. Ну что с вами делать, Ироды?
— Продолжаем учёбу! Мельник — в окоп!
— Я вот думаю уже — может мне штаны снять? — Мельник, улыбаясь, чесал затылок под каской.
— А мне потом после тебя в окоп, как в толчок лезть? — пихнул его взводный к окопу, — в штаны накладывай и с собой из окопа выволакивай! Что ж нам теперь, после каждого бойца новый окоп рыть?
Ну, вот, ржут, потирая зашибленные мною места.
— Младший лейтенант, продолжайте занятие.
— Есть! — бойко ответил он, козырнул. Ухо у него тоже опухает. А ведь он старше меня по званию. А я, мало того, что им командую, так ещё и люлей навешал. Устав и субординация отдыхают в обмороке. Ладно, пошёл я к Кадету. Пообщаться надо. Парню нужна моральная поддержка, «помощь друга» так сказать.
— Ну, как Кадет после этого? — отвлёк меня от воспоминаний ротный.