Сегодня – позавчера
Шрифт:
— Кузьмин! Вот вечно ты! Какой солдат? Нет сейчас солдат, а бойцы.
— А что они от этого солдатами быть перестали?
— А, с тобой спорить! Давай другую.
— «Комбат» — пойдёт.
— Ё-комбат? Не пойдёт.
— Ладно, другую. Тёзка мой пел. Ребята, «Пятно крови»!
Эту песню рота знала неплохо, поэтому хором запели, отрывисто, в такт шагам:
Тёплое место, но на улице ждут Отпечатков наших ног. Звёздная пыль на сапогах Мягкое кресло, клетчатый плед, Не дожатый вовремя окурок Солнечный день в ослепительных снах! Пятно крови на рукаве, Мой порядковый номер слева в строю, Пожелай мне удачи в бою, Пожелай мне, не остаться в этой траве Не остаться в этой траве, Пожелай мне удачи, Пожелай мне удачи! И есть чем платить, но я не хочу Победы любой ценой Я не хочу никому ставить ногу на грудь Я хотел бы остаться с тобой, Просто остаться с тобой, Но высокая в небе звезда зовет меня в путь. Пятно крови на рукаве Мой порядковый номер слева в строю…Я не ожидал, что песни Цоя понравятся ребятам. Всё-таки, это песни «погубленного» поколения 80-х. Того поколения, что хотело взять страну в свои руки («Дальше действовать будем мы!»). И, кто знает, если бы они дорвались до рычагов, может будущее книг Стругацких стало бы реальностью. Но, их горячие сердца и головы были отравлены мнемо-вирусом «алчность». Они перебили друг друга на разборках за «виртуальные» рычаги управления, но, оказалось, не страной, а палаток и рынков. Их энергия была направлена не на созидание, а «канализирована» на достижение миражей, направлена друг на друга. Они заполнили кладбища, психлечебницы, наркодиспансеры, подвалы и подворотни. А страной остались править «мумии» маразматиков и их внуки-мажёры, обожравшиеся, полностью оторванные от реальности, живущие только в своём «элитном» мирке грёз, искренне ненавидевшие мою Родину, влюблённые в «мираж» Запада. А когда «мумии» своим ходом покинули этот мир, они сдали страну по цене вторсырья и мусора.
Для этого строя больше подошёл бы Высоцкий, но я его не знал. Не понимал и не любил. Может, потому что знал только такие песни, как «где деньги, Зин?»
И что им петь ещё? «Муси-пуси»? Я их там не понимал, а здесь тем более. Только, что нашего воронежского «Цоя», т. е. Хоя?
Пока я размышлял, строй и «Звезду по имени Солнце» спел. Опять я затянул:
Это наша работа — в руках держать автомат Слышать крики кого-то, щупать чеку гранат, Идти на прорыв, когда нужно, С криком: «Ура!», впереди Падать убитым в лужу, Кому-то дальше идти. Мы — ангелы смерти, а это значит, Что в гибель не верим, а верим в удачу Когда артиллерия сыплет «град» Души русских солдат покидают ад. Взрывает и калечит, но не сломит дух И с этой тварью, при встрече, Ты пообщаешься вслух. Устала: «Отбой, рота!», проходят впустую года, Но, это наша работа — здесь идёт война! Мы — ангелы смерти, а это значит, Что в гибель не верим, а верим в удачу КогдаЧто за…? Чадящий дым лениво поднимался в закатное небо. Прибежали разведчики. Оказалось, мы вышли к шоссе, а на нём — результат бомбёжек. Горели машины, трактора, всюду тела убитых людей, лошадей, коров. Никто их не собирал, толпы унылых, уставших беженцев брели на восток, в нашу сторону даже голов не поворачивали.
Комбат сверился с картой. Приказал идти не по дороге, а вдоль, ближе к лесополосам. С каждой минутой темнело. Канонада стихала. Почапали дальше.
— Смотри внимательно, братцы, — сказал я, — Смотрите — так воюют «просвещённые» европейцы. С бабами и детьми воюют. Безнаказанно с воздуха расстреливают. Смотрите внимательно, запоминайте. И чтобы рука не дрогнула, запомните — немец не человек. Даже не зверь — в звере больше сострадания. Это бесы. Адские отродья. Внимательно смотрите. А дальше мы увидим сожжённые деревни, овраги, полные расстрелянных, будем нюхать копоть живьём сжигаемых детей.
— Да как такое возможно?
— А вот немцев поймаем — спрошу. Я не знаю, как ребёнка можно запереть в сарае и из огнемёта сжечь. А они — знают. В глаза их посмотрю. Яйца рукой откручивать буду — и в глаза буду смотреть. «С этими тварями, при встрече, я пообщаюсь вслух». Так орать заставлю, чтобы души детей с небес услышали, узнали, что отомщены.
— Неужели в них ничего человеческого нет?
— Почему нет? Есть. Страх есть. И много. И я об этом им напомню. Говорил же им их Фридрих Второй: «Никогда, никогда, никогда не воюйте с Россией!» Забыли? Мы напомним.
— А что за Фридрих такой?
— О, это был интересный персонаж. Гениальный полководец, стратег и тактик. Всю Европу поставил на колени и изнасиловал. Бил армии европейских королей как хотел, где хотел и когда хотел. А у самого армия — позорище одно. Бандиты и оборванцы со всей Пруссии. А громил хитростью вчетверо превосходящие откормленные, вышколенные полки. И нарвался на сиволапых солдат Елизаветы, дочери Петра Первого. Командовала она конечно не сама, генералы. А Фридрих генералов купил. Они и бросили армию в болотах. Старше капитана званием никого не осталось. Он так уже делал. С австрийцами. Тогда австрияки сдались полностью. Он их переодел в прусскую форму и за себя воевать заставил.
— А наши?
— А наши утром проснулись — пруссаки есть, а офицеров — нет. Вздохнули облегчённо, перекрестились, выстроились во фронт и целый день отбивали атаки пруссаков. Фридрих сам себя обхитрил — болото, во фланг и тыл не обойти, а спереди наши не даются. Три полка прусских порвали в лоскуты. Фридриху стало жаль своих солдат, приказал из пушек бить. Долбят, долбят, уже и не видно ничего — порох тогда сильно дымил. Хлеще давешнего паровоза. Думает — всё, там и живых нет. Посылает полк — обратно ошмётки. Ещё полк — опять ошмётки. Сам поехал смотреть. А наши — земляных валов наделали — окопы не вырыть — болото, валы эти оседлали, всё трупами осыпано. Смотрит Фридрих, как его пруссаки в атаку идут, радуется — с развернутыми знамёнами, под барабаны, дудки и флейты, ровными рядами. Подошли на мушкетный выстрел, с обоих сторон — залп, ещё залп. И что он видит? На место одного упавшего нашего — тут же ещё один лезет, стреляет. А потом как грянули из пушек в упор картечью, «УРА!» и в штыки. Пруссаки, как зайцы-русаки, бежать. Он наперерез. Солдаты его увидели, остановились, развернулись. Король сам пошел в атаку. Летит на коне, а навстречу — русские. Он — шпагой, шпагой. Прорубается. Вылетел к редуту. На нём — пушка. И один пушкарь. Весь чернищий, в крови с ног до головы, вместо правой руки из плеча обломок кости торчит, но прищурился, одной левой пушку на Фридриха разворачивает. Король прусский в него из пистоля выстрелил, в грудь попал, а пушкарь уже и запал к себе тянет. И тут Фридрих впервые в жизни испугался, с коня грохнулся, картечь коня — в фарш. Поднялся, смотрит — пушкарь лыбиться, на него прёт с саблей. Как он дал дёру. Ну совсем не по-королевски. И штаны обмочил. А за ним — всё его войско. Орёт в припадке: «Пусть сам чёрт воюет с такими солдатами!». Ночью наши ушли. Утром Фридрих объезжал поле битвы. Формально он победил — поле боя осталось за ним. Но, он-то знал лучше. Он нашел тело того пушкаря. Тогда он сказал свою знаменитую фразу: «Русского солдата мало убить. Его надо застрелить, зарубить, проткнуть штыком, а потом ещё и толкнуть, чтобы упал».
— А дальше что?
— А потом Елизавета Петровна Романова поставила над этими чудо-богатырями хитрого дядьку — генерала Салтыкова, по-моему. Вот он и погонял Фридриха, как сидорову козу, по всем европам. Кстати, Суворов, что Александр Васильевич, в ту пору молодым офицером был. Как раз и изучил науку побеждать. Тогда наши Берлин первый раз и взяли. И немцы узнали, что такое казаки на улицах побеждённого города. А в этот раз узнают, что такое русские танки у Бранденбургских ворот. Ещё век потом укать будут, суки. Кто выживет. А тех, что сюда пришли, мы здесь же и заземлим. Они хотели наших земель? Они её получат. Метр на два. И два метра вглубь. Каждый.
— Правильно, старшина! — надо мной вырос комбат на коне, — для этого дела землицы у нас хватит. Закончил политинформацию? Я тебя политруком сделаю — у вас в роте как раз нет. Старшин двое, а политрука ни одного.
— Не имею права. Крещенный я. И в партии не состою.
— Поговори мне ещё! Приказы не обсуждаются. Но, это на будущее. Политрук ты и так фактически. А сейчас — ноги в руки — и вперёд! Там деревня крупная впереди. Возьми людей — понюхай, кто там, наши или эти, что «хуже зверей».