Сегун. Книга 3
Шрифт:
Открылась внутренняя дверь.
– Тяно-сан, приведи сюда на минутку моих внуков, – распорядился Торанага.
Вошли три скромно одетые няньки и кормилица с детьми: девочками, четырех, трех и двух лет, в красных кимоно, с красными лентами в волосах, и мальчиком, – ему было всего несколько недель, он спал на руках у кормилицы. Няньки встали на колени и поклонились Торанаге, их подопечные с серьезным видом скопировали эти действия и коснулись лбом татами – кроме самой маленькой девочки, которой потребовалась помощь заботливой, хотя и твердой руки.
Торанага с важным видом ответил им таким же поклоном. Потом, выполнив эту скучную обязанность, дети бросились к нему в объятия – кроме самого маленького, которого взяла на руки мать.
В полночь Ябу высокомерно прошествовал по двору перед главной башней замка. На постах всюду стояли самураи из отборных частей личной охраны Торанаги. Луна едва светила, наполз туман, звезд почти не было видно.
– А, Нага-сан! В чем дело?
– Не знаю, господин, но всем приказано идти в зал для собраний. Прошу меня извинить, но вы должны оставить мне свои мечи.
Ябу вспыхнул, возмущенный таким неслыханным нарушением этикета, но тут же поостыл, почувствовав холодную напряженность юноши и нервозность стоящей рядом охраны.
– А чей это приказ, Нага-сан?
– Моего отца, господин. Так что извините. Если не хотите идти на собрание – воля ваша, но я обязан сказать, что вам приказано явиться без мечей, и, простите, вы должны подчиниться приказу. Прошу меня простить, но я не могу иначе.
Ябу заметил, что у караульной будки, сбоку от огромных главных ворот, уже сложено много мечей. Он взвесил, чем ему грозит отказ, и, решив не искушать судьбу, неохотно оставил свои клинки в общей куче. Нага вежливо поклонился, и сбитый с толку Ябу вошел в огромную залу с окнами-амбразурами, каменным полом и деревянными перекрытиями.
Вскоре собрались все – пятьдесят старших военачальников и семь дружественно настроенных даймё из мелких северных провинций. Все были встревожены и нервно ерзали на своих местах.
– О чем пойдет разговор? – мрачно спросил Ябу, заняв свое место.
Один из военачальников пожал плечами:
– Возможно, о походе на Осаку.
Другой изучающе посмотрел по сторонам:
– Или планы изменились, а? Он собирается объявить «малиновое»…
– Извините, но вы витаете в облаках. Наш господин решил: он едет в Осаку, и все! А вы, Ябу-сама, когда прибыли?
– Вчера. Больше двух недель торчал со своими самураями в маленькой грязной деревне, Иокогаме, чуть южнее ее. Порт прекрасный, но клопы! Ужасные москиты и клопы – в Идзу таких злых сроду не водилось.
– Вы уже знаете новости?
– Вы имеете в виду – плохие? Выезжаем через шесть дней, да?
– Да. Ужасно! Позор!
– Конечно, но то, что произошло сегодня вечером, еще хуже, – мрачно изрек старый вояка. – От меня никогда не требовали оставлять мечи, никогда!
– Это оскорбление! – не без умысла добавил Ябу.
Все посмотрели на него.
– Я тоже так думаю, – нарушил общее молчание седой и суровый Сэрата Кёсио, командующий Седьмой армией. – Я еще ни разу не появлялся на людях без мечей. Я похож на какого-то вонючего торговца! Я думаю… Э-э-э… приказ есть приказ, но некоторые приказы лучше бы не отдавать.
– Совершенно верно, – поддакнул кто-то. – Что бы сделал Железный Кулак, если бы был здесь?
– Он вспорол бы себе живот, прежде чем оставить мечи! Сделал бы это сегодня же вечером на переднем дворе! – предположил молодой Сэрата Томо, старший сын Кёсио, помощник командующего Четвертой армией. – Хотел бы я, чтобы здесь был Железный Кулак! Он сразу бы смекнул, что к чему, и первым вскрыл бы себе живот!
– Я думал над этим. – Кёсио хрипло откашлялся. – Кто-то должен нести ответственность – выполнять свой долг! Кто-то должен сказать, что сюзерен – это ответственность и долг!
– Простите, но вам лучше придержать язык, – посоветовал Ябу.
– Какая польза в языке для самурая, если ему запрещено быть самураем?
– Никакой, – подтвердил Исаму, старый советник. – Я согласен: лучше умереть.
– Простите, Исаму-сан, но в любом случае это наше ближайшее будущее, – выразил свое мнение Сэрата Томо. – Мы подсадные голуби для какого-то подлого ястреба!
– Пожалуйста, придержите все же языки, – повторил Ябу, пряча свое торжество, и осторожно добавил: – Он наш сюзерен, и, пока господин Судара или совет открыто не возьмут на себя полноту власти, мы обязаны ему повиноваться.
В ответ на это Кёсио посмотрел на него, невольно пытаясь нащупать рукоятку меча:
– Что вы слышали, Ябу-сама?
– Ничего.
– Бунтаро-сан сказал, что… – начал советник.
Кёсио вежливо прервал его:
– Простите меня, пожалуйста, Исаму-сан, но что сказал или чего не сказал господин Бунтаро, не важно. Верно то, что говорит Ябу-сама. Сюзерен есть сюзерен. При всем том у самурая есть свои права, и у вассала есть свои права. Даже у даймё, не так ли?
Ябу оглянулся на него, определяя серьезность вызова.
– Идзу – владение господина Торанаги. Я больше не даймё Идзу – только управитель. – Он осмотрел огромное помещение: – Все здесь, да?
– Кроме господина Нобору, – уточнил Кёсио – речь шла о старшем сыне Торанаги, которого все не любили.
– Да, так и есть. Ничего, Кёсио-сан, китайская болезнь скоро прикончит его, и мы навсегда распрощаемся с его грязными шутками, – заметил кто-то.
– И этой вонью.
– Когда он возвращается обратно?
– Кто знает? Мы даже не знаем, почему Торанага-сама отправил его на север. Лучше бы он там и оставался.
– Если бы вы страдали подобной болезнью, то не шутили бы так.
– Да, Ябу-сан. Жаль, что он болен сифилисом. Он хороший военачальник – лучше, чем Холодная Рыба, – признал Кёсио, назвав тайную кличку Судары.
– Э-э-э, – присвистнул советник. – Это ками заставили вас распустить языки. Или саке?
– А может, китайская болезнь? – съязвил Кёсио с горьким смешком.
– Спаси меня Будда от этого! – поостерегся Ябу. – Если бы только господин Торанага передумал насчет Осаки!