Сегун. Книга 3
Шрифт:
– Здесь деньги, Андзин-сан. – Она показала ему золотые монеты. – Пятьдесят кобанов. Это сто пятьдесят коку. Они вам не потребуются? На моряков. Простите, вы меня понимаете?
– Да, спасибо.
– Пожалуйста. Достаточно?
– Да, думаю, что да. Где вы их взяли?
– Главный… у Торанага-сама… – Фудзико пыталась найти способ объяснить проще. – Я пошла к важному человеку у Торанага-сама. Главному. Как Мура, понимаете? Не самураю – просто казначею. Расписалась за вас.
– Ах, понятно. Спасибо. Мои деньги? Мои коку?
– О да.
– Этот дом, еда, слуги… Кто платит?
– О,
– А этого достаточно? Достаточно коку?
– О да. Да, думаю, что хватит, – уверила она.
– А почему беспокойство? Вы выглядите обеспокоенной.
– О, прошу меня простить, Андзин-сан. Я не обеспокоена. Не беспокоюсь…
– Болит? Ожоги?
– Не болит. Смотрите… – Фудзико осторожно поднялась с толстой подушки, которую приказал принести для нее Блэкторн. Она встала на колени прямо на татами, не выказывая никакого неудобства, потом опять опустилась на пятки и устроилась на подушке поудобнее. – Вот, все хорошо.
– Э-э-э, очень хорошо, – порадовался он за нее, – покажите-ка, ну?
Она осторожно встала и подняла подол, обнажив ноги сзади: рубцовая ткань не лопалась, нагноений не было.
– Очень хорошо, скоро будет похоже на кожу новорожденного, правда?
– Спасибо, да. Мягкая. Благодарю вас, Андзин-сан.
Он обратил внимание, что ее голос слегка изменился, но ничего не сказал. Этой ночью он не отпустил ее…
Она была ничего себе – не более того. У него не осталось приятных воспоминаний, радостной усталости. «Плохо, – подумал он, – но не так чтобы очень…»
Прежде чем уйти, она встала на колени и поклонилась, потом положила руки ему на лоб.
– Я благодарю вас от всей души. А теперь, пожалуйста, усните, Андзин-сан.
– Спасибо, Фудзико-сан. Я посплю позже.
– Пожалуйста, усните сейчас. Это мой долг и доставит мне большую радость.
Прикосновение ее руки было горячим и сухим и не доставило ему никакого удовольствия. Тем не менее он сделал вид, что заснул. Она ласкала его неумело, хотя и с большим терпением, потом тихонько ушла в свою комнату. Оставшись один и радуясь этому, Блэкторн подпер голову руками и лежал так, глядя в темноту и вспоминая…
Он принял решение насчет Фудзико по дороге из Ёкосэ в Эдо.
– Это ваш долг, – внушала ему Марико, лежа в его объятиях.
– Я думаю, это было бы неправильно. Вдруг у нее родится ребенок? А я поплыву домой и вернусь обратно через четыре года. Бог знает, что может случиться за это время. – Он помнил, как вздрогнула при этом Марико.
– Ох, Андзин-сан, это так долго.
– Ну, три года. Но ты поедешь со мной. Я возьму тебя с собой.
– Ты обещаешь, милый? Ничего такого не произойдет, правда?
– Ты права. Но с Фудзико может приключиться столько неприятностей. Я не думаю, чтобы она хотела от меня ребенка.
– Вы этого не знаете. Я не понимаю вас, Андзин-сан. Это ваш долг. Она может не доводить дела до беременности, правда? Не забывайте: она ваша наложница. Вы покроете себя позором, если не будете спать с ней. В конце концов, Торанага лично приказал ей прийти в ваш дом.
– Почему он это сделал?
– Я не знаю. Не важно. Он приказал. Значит, и для нее, и для вас это самое лучшее.
– Хватит читать наставления. Просто любите меня, и все.
– Как мне любить тебя? Как сегодня учила Кику-сан?
– Как это?
– Вот так…
– Это очень хорошо, даже очень хорошо…
– Ох, я забыла, пожалуйста, зажгите лампу, Андзин-сан. Я хочу кое-что показать вам.
– Потом, сейчас я…
– Ох, пожалуйста, извините меня, это надо сейчас… Я купила для вас… Это книга об искусстве любви. Картинки очень смешные…
– Я не хочу сейчас смотреть книгу!
– Простите меня, Андзин-сан, но, может быть, одна из картинок возбудит вас. Как можно научиться делить изголовье без книги по этому делу?
– Я уже возбужден…
– Но Кику-сан сказала, что нет лучшего способа выбрать позу. Их всего сорок семь. Некоторые кажутся удивительными и очень трудными, но она утверждает, что важно попробовать все… Почему вы смеетесь?
– Вы смеетесь – почему бы мне тоже не посмеяться?
– Но я смеюсь потому, что вы хихикаете и я чувствую, как трясется ваш живот, а вы не даете мне встать. Пожалуйста, позвольте мне встать, Андзин-сан!
– Ах, но вы не сможете так сесть, Марико, моя любимая. Нет такой женщины в мире, которая могла бы так сесть.
– Но Андзин-сан, пожалуйста, вы должны дать мне встать. Я хочу показать вам.
– Хорошо. Но если это…
– Ох, нет, Андзин-сан, я не хотела… Вы не должны… Вы не можете просто оставить меня… Пожалуйста, пока не надо… Ох, пожалуйста, не оставляй меня… Ох, как я люблю тебя так…
Блэкторну пришло в голову, что Марико во время любви возбуждала его больше, чем Кику, а Фудзико не с кем и сравнивать. А Фелисити?..
«Ах, Фелисити, – подумал он, сосредоточившись на этой своей заботе. – Я, должно быть, сошел с ума, что любил Марико и Кику. И все-таки… Если быть честным, она не может сравниться даже с Фудзико. Та хоть была чистой. Бедная Фелисити… Я никогда не посмею сказать ей этого, но у меня мурашки идут по спине, когда я вспоминаю, как мы совокуплялись, словно пара горностаев, в сене или под грязными одеялами. Теперь я многое знаю лучше. Теперь я могу научить ее. Но захочет ли она учиться? И как мы сможем стать чистыми, оставаться чистыми и жить в чистоте? Мой дом – это грязь на грязи, но там моя жена и мои дети, и я им принадлежу».
– Не думайте о том доме, Андзин-сан, – прошептала Марико сразу же, как только над ним опустились сумерки воспоминаний. – Настоящий дом здесь, другой далеко. Реальность здесь. Вы сойдете с ума, если будете искать ва в таком невозможном положении. Слушайте, если вы хотите мира, то должны научиться пить чай из пустой чашки. – Она показала ему как. – Вы думаете, что в чашке реальность, вы думаете, что там чай – бледно-зеленый напиток богов. Если вы предельно сосредоточитесь… О, учителя дзен могут вам это показать, Андзин-сан. Это так трудно – труднее всего, и так легко. Как бы мне хотелось показать вам… Тогда все в мире давалось бы вам, чего ни попросишь. Даже самые недостижимые дары. Такие, как совершенное спокойствие.