Секториум
Шрифт:
Во-первых, надвигался Мишин день рождения. Эта неприятность случалась с ним каждый год двадцать девятого октября. Каждый год в этот день секториане бросали работать и накрывали стол в холле. Мише в Секториуме позволялось все. Он единственный пользовался привилегией напиться на рабочем месте до свинского подобия, но в день рождения он «отрывался» особо, по полной программе и непременно на пару с Адамом. После таких событий пьяного Мишу находили в экзотических местах, Адама — в ближайшем отделении милиции. После празднования двадцатипятилетия, к примеру, Миша был обнаружен в дамском клубе одной из богатых арабских стран. Обнаружен случайно. Наткнулась прислуга во время уборки. Миша неприметно спал в саду, никого не трогал, ничего не понимал,
За такое безобразие Миша надолго лишился доступа к сигирийской «тарелке», на которой прежде бороздил океан. Чем они с Адамом занимались в этот день каждый божий год, не знал никто. Однажды наутро тридцатого ботинок Адама был найден на пульте телескопного слежения Лунной Базы. От ботинка были оторваны шнурки, выдрана стелька, никаких пояснений к данному объекту не прилагалось. Ботинок был новый, сорок третьего размера, итальянского производства, несомненно, последний писк моды — других Адам Славабогувич не носил. В то утро он проснулся на нарах босиком. Участь второго ботинка Секториуму неизвестна. Только сотрудники НАСА, получая данные с лунных сейсмических датчиков, тем более не узнали, что лунотрясение в ритме тяжелого рока той ночью устроила наша акустическая аппаратура.
Говорят, вся нечисть плясала на Хеллоуин в хилой лунной гравитации. Говорят, что это наши секторианские алкоголики устроили в двадцатом веке немало стихийных бедствий, и обронили Тунгусский метеорит в тайгу, тогда как целились в Гималаи.
Шутки шутками, а в этом году Мише исполнялся тридцать один год, и он намеревался отметить это событие максимально цивилизованно. Но это еще половина ужаса. Главный ужас заключался в том, что Миша влюбился. Влюбился наповал. Со всей страстью, присущей его «скорпионьей» натуре. На моей памяти, это случилось впервые. Признаться, я и не подозревала, что он способен на такой накал чувств.
— Ты представить себе не можешь, что за девчонка! — восклицал он. — Таких больше нет! Это единственный экземпляр! Неповторимый шедевр природы!
«Шедевр природы» имел двадцать годов отроду. Симпатичная куколка, трогательное дитя. Романтичная, поэтичная и возвышенная, с длинными льняными волосами, расчесанными на прямой пробор, с хрупкой фигурой и не особенно развитыми женскими формами, от которых Миша обычно терял самообладание.
— Она учится на филфаке, — рассказывал он с придыханием. — Сама минчанка. Начитана — жуть! Степановна взяла ее на твое место, на полставки. Представляешь, она еще и работает, чтобы кормить мать! Я ей денег предлагал, — не берет. Чувствуешь, характер, да? Ты когда-нибудь видела, чтобы женщины от денег отказывались? Просто так! Я же ничего не требовал. Ты знаешь, она Шекспира цитирует по-английски! Я его с листа прочесть не могу, а она наизусть шпарит.
Имя у Мишиной пассии было соответственное: Анжела. «Мой ангелочек» звал ее Миша и трясся от восторга.
— Думаешь, ничего, что я на десять лет ее старше? Вообще-то, я не чувствую разницы. Серьезно! Ирка, я такой девушки еще не встречал. Я думал, таких не бывает! Тебе надо с ней познакомиться. Вы подружитесь, я уверен. Ты — свой человек. Не то, что эта кикимора! (Он имел в виду Алену). Ты же всегда меня понимала.
— Попробую, — обещала я. — Во всяком случае, постараюсь.
— Я тебя обожаю! — клялся Миша.
— Но, прекрасные принцессы, знаешь ли, вырастают из романтического возраста.
— Это не тот случай! — заверял Миша. — Она особенная. Я даже уверен, что она девственница. Вот увидишь!
— Не приведи господи! На это уж, будь добр, смотри сам. То, что она с тобой еще не переспала, совсем не гарантия.
— Типун тебе на язык! Ты просто ее не знаешь. А увидишь и сама влюбишься, потому что в нее нельзя не влюбиться.
Всю неделю он рассказывал о своей красе ненаглядной. Всю неделю вокруг меня ездили по полу ящики с шампанским и летали коробки с шоколадом. Всю неделю я лежала на диване, смотрела телевизор, и даже не думала разгребать материалы, привезенными из командировки. Миша угощал меня деликатесами, которые складывал в верхний холодильник. Иногда мы поднимали тонус бутылочкой вина, закупленного к торжеству. От этой суеты я получала удовольствие и отдыхала, а Миша решал пространственную задачу постановки стола в каминном зале верхнего дома.
— Вас, женщин, иногда бывает трудно понять, — жаловался он. — Любая мелочь не так, и все! От винта!
— Никогда не надо терять голову при виде женщины, — отвечала я. — Ты же не тупой мужик, а увидишь красотку — все! Головы, как ни бывало!
— Что, заметно, да?
— Думаешь, почему «ангелочек» от тебя шарахается? Ты наверняка ведешь себя как подросток, насмотревшийся «Плейбоя». Солидные мужчины так себя не ведут.
— Ты думаешь? — удивлялся Миша. — Но ты за мной пригляди. Если я того… с перебором, то дай знать.
Миша влюбился не на шутку. Влюбился так, что простил мне девяносто девять ночей любви. Одну оставил, чтобы шантажировать. Влюбился насмерть, в полной готовности к любому приговору: либо к алтарю, либо в петлю. Третьей дороги для него не было.
День рождения удался с размахом. Только с Анжелой мне познакомиться не пришлось. Бывшие сослуживицы просто не подпустили меня к ней, навалились с расспросами, словно это был мой праздник, а не моего дорогого «кузена». Миша пригласил всех, весь дамский коллектив отдела, и цвел, как медведь в малиннике. Из приглашенных я не знала только Анжелу. Она сидела во главе стола, в объятиях Галины Степановны и боязливо поглядывала на Мишу. Миша надел костюм, галстук и стал похож на «чупа-чупс» в шоколадной глазури. Он даже причесался, что случалось исключительно редко. Его кудрявая шевелюра уже не торчала клочьями во все горизонты Вселенной, а имела упорядоченный вид, кроме одного завитка, который выбился из укладки и встал рогом в том месте, где положено стоять рогам.
Целый вечер, по моему настоянию, он не замечал своей возлюбленной, одинаково развлекал всех дам, за исключением, разве что, меня. Но под конец, когда стало ясно, что вечер кончится, а страсть останется неразделенной, Миша сменил тактику. Теперь он не то чтобы активно ухаживал, а прямо-таки бессовестно домогался несчастной девушки. И, чем стремительнее была атака, тем больше Анжела старалась укрыться в объятиях Галины Степановны.
— У тебя есть кто-нибудь? — спрашивал Миша.
Анжела равнодушно пожимала плечиком. Миша приглашал ее в театры, цирки, кино, — Анжела лишь кокетливо улыбалась. Миша рассыпался перед ней в комплиментах, — Анжела скромно надувала губки. Миша обещал ей круизы по Средиземноморью и барбекю на яхте, — Анжела лишь интригующе приподнимала бровь. Если бы столько энергии и красноречия этот гаденыш потратил на меня, я бы сломалась. Я была бы готова на все и влюблена до помутнения рассудка. А теперь мы со Степановной переглядывались и улыбались друг дружке, видя его полную безнадегу. Если бы эта малолетняя кукла могла себе представить, какого мужика она динамит! От этой мысли мне стало совсем грустно и я, в обход карантина, проглотила лишний бокал вина.
— Может быть, ты влюблена? — предположил Миша.
— Влюблена еще как! — ответила за нее Галина Степановна. — В Димочку Диброва. Как увидит его, так и млеет.
Проводить народ до троллейбусной остановки Миша поручил мне. В первоначальных планах значился развоз на такси, но к тому времени Мишино настроение испортилось, а планы изменились. Я возвращалась под звездами в свой опустевший дом с немытой посудой. Ни одна паршивая мысль не приходила в голову. Хотелось радоваться жизни, пока я не заметила Мишу, сидящего под забором в обществе недопитой бутылки. Настроение у него было не то, что дрянь, а хуже некуда. Хуже мне видеть не приходилось.