Секториум
Шрифт:
— Это Кумо, — сказал стоящий рядом, и я узнала Ясо. — Ты поняла? Кумо, мой старший брат. Смотри, — обратился он к Кумо, — она поняла.
Кумо иначе истолковал мой бросок вверх по его мантии:
— Она хочет накрыться. Она мерзнет, — сказал он. — Меня опять усадили на пол. Сверху опустилось пончо с дыркой для головы. Под тяжестью в глазах поплыло. Поплыли и ноги, стоящие напротив. Вскоре они зафиксировались в горизонтальной позиции.
— Надо же, упала, — удивился Ясо, и стал меня поднять.
— Пусть так будет, — остановил его брат.
— Она поняла, —
— Она не может. Посмотри, «переводчик» наверняка провалился в ухо.
Ясо посветил мне в ухо фонариком и пощупал пальцем.
— Может. С ней так бывает.
Кумо склонился надо мной и поглядел в глаза точно, как отец.
— Она ничего не понимает. Пусть лежит здесь. На Флио ее не пускай.
Они пошли. Я схватила Кумо за подол и проехалась за ним на спине по глянцевому полу.
— Это еще что? — удивился он.
— Я же говорил, — обрадовался Ясо. — Понимает.
Новая жизнь началась. С каждым днем я чувствовала себя лучше, видела дальше, чем надо и понимала все, что происходит вокруг, но не могла собраться, чтобы принять в этом участие. Братья Ясо и Кумо считали себя непревзойденными специалистами по оживлению мертвецов. Возможно, мой случай служил для них тренировкой. А может, проще: они напортачили и теперь пытались исправить ошибки. Кумо все время старался меня разговорить. Неудачи приводили его в отчаяние. Ясо утверждал, что ситуация не так плоха, как выглядит со стороны. Мысленно, я была на его стороне.
— Когда отец привез ее, она говорила? — спросил Кумо.
— Точно, говорила.
— Что она говорила?
Я понимала все, но процесс ответа тормозился где-то на подсознании. Пошевелить языком было невозможно, отсутствовал какой-то связующий момент. Наверняка, братья что-то потеряли, собирая меня по частям. Чем яростнее они старались, тем больше я укреплялась в догадке, что кому-то сильно влетит, когда папочка вернется. Я даже знала, кому. Но однажды у них все получилось. Кумо, выходя на террасу, сунул мне вместо костей баночку со стекляшками. Без игрушки он меня не оставлял, но эта была самая приятная. Я давно присмотрела ее, но не решилась взять. И тут игрушка сама пришла ко мне в руки. Стекляшки меняли цвет, светились в сумерках, магнитились друг к дружке.
— Мерси боку, — сказала я, и «переводчик» на ухе Кумо-Птицелова радостно транслировал эту фразу, прикладывая ее к матрицам известных языков.
Флио я больше не видела. Последние недели пришлось коротать на станции. Последние, самые длинные, как листочки отрывного календаря до каникул. Я рассчитывала успеть на Землю к новогодним праздниками и скучала по снегу. А мои конечности понемногу отходили от отеков, становились пятнистыми, словно вынутыми из могилы. Ясо обещал, что в течение года все восстановится, но я не собиралась ждать год, и растирала их кусочками льда.
— Через месяц, — успокоил меня Його, делая последний медосмотр. — Если не задержит Магистраль.
Его лицо казалось усталым. Похоже, он не был уверен, что мой визит на Флио удался, но мне захотелось запомнить его таким. Запомнить сейчас, словно в новой жизни для него уже не было места.
— Ты сделаешь для меня флион?
— Сделаю, — пообещал Птицелов. — И ты сделаешь подарок для меня.
— Что ты хочешь?
Його подошел и стал говорить совсем тихо:
— Я вырастил четырех сыновей, — сказал он.
— Знаю, что ты многодетный папа. И что же?
— Чувствую силы вырастить пятого.
— Рада за тебя.
— Хочу, чтобы он был твоим сыном.
— Ты серьезно? Нет, Його, я…
— Надо твое согласие. Я сам выращу… Он не побеспокоит.
— Його, ты не понял. Я морально к этому не готова.
— Тебе не нужно готовиться.
— Я говорю «нет»! Ты понимаешь? — взгляд Птицелова померк. — Если б ты дал мне время обдумать. Я не готова иметь детей. Не имеет значения, сколько это потребует участия и беспокойства. И кто будет воспитывать также неважно. Я просто морально к этому не готова. Ты понял?
Його понял и не скрыл разочарования.
— Ты огорчила меня, — сказал он, прощаясь.
— Прости, я не хотела тебя огорчить.
Глава 22. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
И самое главное об информалах-алгониках: это такие существа, которым нигде на свете нет уюта. Они чувствуют себя комфортно только в обществе себе подобных, в среде, насыщенной алгонием или в состоянии летаргического сна. Что они понимают, теоретики?! Разве хартианские «сны» в обществе себе подобных могут сравниться с удовольствием вернуться домой? Как я боялась, что окажусь в пустом городе, в котором не ходит транспорт, и люди не высовываются из квартир, потому что компьютерная сеть избавила их от такой нужды. Как я утешала себя, что этого не может быть. Что за год Земля не могла измениться. Но когда Лунная База приняла меня в отсек, я почувствовала запах дома, словно никуда не уезжала.
Меня и встретили соответственно, словно я отлучилась из офиса на полчаса. Индер опять вскрыл капсулу, не проверив, кто в ней сидит, и опять удивился, что это я, а не Вега. В офисе было пустынно.
— Какое сегодня число? — спросила я.
Индер поднял глаза на календарь.
— Вот это, — его палец уткнулся в двадцатое октября.
— Где все?
— Где-то здесь, — он огляделся, словно придремал на минуту, а за это время секториане разбежались. — Хартия нас не предупредила. Я опять не подготовился к твоему карантину.
Контора и впрямь подозрительно обезлюдела. Со времени моего отъезда не изменилось почти ничего, только мебель переехала из одного угла в другой, только жалюзи появились на всех окнах и стенах, а в коридоре был постелен новый палас. Однако ощущение в этих стенах было таким, словно я пропустила что-то важное и теперь уже не в команде, а в лучшем случае, в статусе почетного наблюдателя.
— Индер, я, собственно, вернулась! — напомнила я.
— Хорошо, — ответил Индер и сел раскладывать пасьянс. — Две недели не пить, не курить, соблюдать диету и каждый день проходить медосмотр.