Секториум
Шрифт:
— Я ш, мать ее, антенну зашиб. Те…рь буфер менять надо. А я шо… Я ш говорю: один глаз ни х… не видит. Другой видит х…во! А эти шо сделали… Лохмы развесили… Я шо, обязан? Этим, блин, циркачам все пох… А мне шо? Я сказал… — он еще раз мощно затянулся, и папироса закончилась. — Я сказал, все! Грузи свою козу. А то они мне навешают…
Вега подвел меня к люку, очевидно, собирался подсадить, когда я начну карабкаться… Люк имел приличную высоту, предполагающую навыки подтягивания на турнике. К тому же, сужался во чреве летательного аппарата.
— Ща мы ее загрузим, — пообещал Юстин и подпрыгнул, чтобы схватиться за узкое горло посадочного рукава, но сорвался, и, пока летел вниз, завернул
Сколько раз я ни пыталась после воспроизвести текст, чтобы разложить его на лексические составляющие, ничего из этой затеи не вышло. Следующая попытка Юстину удалась.
— Суй ее… — донеслось из дыры. — Да не ту… у, ё…! Вверх ногами!
Узкая горловина оказалась резиновой. Мои пуговицы посыпались вниз, а тело было уложено горизонтальным зигзагом между металлических бочек, подпирающих потолок салона. От юстиновых стараний разместить мое тело, бочки дребезжали. Из них сыпался вонючий порошок. Телу было уже все равно, а душа мечтала об одном: что бы со мной ни произошло, лишь бы поскорее закончилось.
— Подверни снизу! — кричал Юстин в резиновую дыру. — Да, ё… Шо ты делаешь? Ты мне ща резьбу сорвешь!
С ужасом я поняла, что мое дальнейшее путешествие будет происходить без шефа, и устроила такую истерику, что Юстин на минуту забыл все ругательства, а утешительных слов не вспомнил. Это была первая истерика, устроенная мною при исполнении должностных обязанностей. После нее я дала зарок, впредь держать себя в руках. И с тех пор после каждой новой истерики зарекалась снова и снова. Мое секторианское детство подходило к концу, впереди ждала работа, серьезная и тяжелая, а я не имела морального права требовать отсрочки.
— Ну, шо ты будешь делать… — досадовал Юстин. — Где тебя нашли, реву такую? Ы…ы…ы… Погляди-ка, невеста уже, девка, а ревет, как маленькая… Как ни стыдно, как ни стыдно…
Вега был догружен на борт, и мы вдвоем держали Юстина за ноги, чтобы он имел возможность «присобачить» на место крышку люка.
— Как мы те. рь распихаемся-то? — спросил Юстин и полез вперед ногами в другую «кишку», которая отделяла салон от пилотского отсека.
— Распихались уже, — ответил Вега, предлагая мне носовой платок.
И действительно, распихались, завязавшись узлами, но наших замысловатых поз все равно не было видно, потому что Юстин, сделав дело, обильно закурил. Его речи стали совсем шепелявыми, гул разнесся по сумеречному пространству, и, не знаю как у пилота, лично у меня при взлете отказали оба глаза из-за густой табачной пелены. Наверно, обсуждая погоду, они имели в виду состояние атмосферы внутри кабины, и портила ее ни что иное, как вредная привычка пилота.
Летели мы мягко и быстро. Вега утверждал, что аппарат способен в десятки раз превысить скорость звука и ставит рекорды скорости в местных условиях. Летели мы по параболе: сначала был долгий набор высоты, потом минутная невесомость. Плавать все равно было негде, зато на выходе из невесомости мне прищемило руку контейнером.
— Я вас высру у главного цирка, — крикнул Юстин, — и свалю на х…, пока те швари не сбеглись…
— Хорошо! — прокричал в ответ Вега.
— У, ё… — добавил Юстин. — Это ж как я им антенну зашиб! Мать их…
Как и обещал, Юстин высадил нас ни где-нибудь в чистом поле, а возле полупрозрачного светящегося купола, размером с настоящий цирк. Высадил и с грохотом умчался. Сумерки казались гуще вблизи светлого объекта. Поверхность грунта была также ровно покрыта плитами. Вокруг, насколько хватало глаз, были сплошные купола: одни светились, другие тускло мерцали; третьи, как черные пузыри, были мертвы и неприметны. Купола были разного размера и располагались хаотично. Трудно было понять, цивилизация это или естественная природа?
— Сумерки везде одинаковые, — сказал Вега. — Здесь не бывает ни дня, ни ночи. А если светятся все купола Хартии, в небе стоит зарево, которое видно с орбиты.
Мы вошли в дверь главного цирка, словно внутрь светила, где все утопало в лучах дневного света. Кроме нас там не было никого. Кратер из засохшего вещества, похожего на красную глину, уходил вглубь несколькими уровнями. Словно метеориты, один другого меньше, прицельно били в точку, чтобы образовать зрительские места вокруг манежа. Арена сияла черной глянцевой поверхностью, похожей на застывший битум.
— Здесь зона дементальной аномалии, — сказал шеф.
На арене остался белый след от моего ботинка, но вскоре растаял, испарился, как лужа на раскаленном камне.
— Сядь, — шеф указал мне место на трибуне.
— Что за аномалия? — уточнила я.
— Будь здесь, пока я не вернусь. Не уходи далеко от цирка, — шеф вышел в сумерки.
Мне бы в голову не пришло пуститься путешествовать в одиночку по незнакомой планете. Пористый материал сидения напоминал кирпич, он был теплым и шершавым. Ряды выглядели неровно, словно застывшие всплески волн от камня, брошенного в слякоть. Моя метеоритная идея окрепла, и я готова была предъявить ее начальству, но Вега не возвращался. Снаружи стали доноситься шумы, похожие на те, что издают вертолеты. Словно полчища «вертушек» опускались с неба. Цирк стал заполняться личностями. Все они были замотаны в одежду, не похожую на космические скафандры. Удивительно, что даже среди них мне не удалось найти монстра. Все они напоминали людей, в крайнем случае, гуманоидов. Они были худыми и полными, карликами и гигантами. Один из них был так толст, что едва протиснулся внутрь. Он уселся на верхнем ярусе, недалеко от двери и закряхтел, раскладывая широкий подол. Другие закрывали лица сетью, наподобие паранджи. Третьи наоборот, насаживали оптику на выпученные глазницы и искали фокус, разглядывая соседей по скамейке. Двое совершенно человекоподобных посетителей, зажмурившись, устроили сеанс мычания, повернув ладони в сторону арены. Дистрофически тощего и ненормально длинного кадра внесли на руках и посадили рядом с толстым. Кадр почему-то полез вперед, но его вернули на место.
Надо сказать, в своей яркой куртке я выделялась на общем фоне, как мухомор в зарослях опят. Первым делом, каждый входящий пялился на меня. Вега не возвращался. В цирк натолкалось душ сто, а то и больше. Все ждали. Мне вспомнилась гримаса Алены при вопросе, люблю ли я цирк. Любя или не любя, я готова была смотреть все, что покажут, даже если зрелище будет скучнейшим, я не стану выражать презрение к тому, что пока еще непонятно. Разве что поднимусь выше, пока не потушили свет.
— Тебя туда… — преградил мне путь широкоплечий тип в накидке песочного цвета. — Туда, туда… — он указал на арену, и желтые глаза с маленькими зрачками зловеще блеснули на его загорелом морщинистом лице.
— Меня?
— Тебя, — подтвердил желтоглазый под одобрительный гул публики. — Тянешь время…
— Вы меня с кем-то путаете?
— Нет, ни с кем.
— Но я в первый раз…
— Все хотят слушать новичка.
— Я не знаю, что говорить.
— Говори все…
— Пусть, что думает, то и говорит… — гудела толпа.
Мне показалось, что это сон. Что я случайно задремала, дожидаясь шефа и вдруг, по какой-то нелепой причине, не смогла проснуться. Как только я встала на черный круг, публика утихла, будто отключили звук ревущих динамиков. Остался легкий шорох одежд да едва уловимые звуки проносящихся по небу пропеллеров.