Семь алмазов французского графа
Шрифт:
– А как же жильцы?
– Жильцами я сам займусь. – Пообещал майор.
Глава 10
Март 1762 год
Княжна Гагарина Елизавета Арсеньевна, семнадцати лет отроду, была выдана замуж за сорокапятилетнего графа Лукина Петра Петровича. Она, по настоянию родителей, покорно перенесла ставший по воле судьбы недолгим, срок своего замужества. Петр Петрович, прожив с ней полтора года, был отозван на русско-прусскую войну и назначен помощником главнокомандующего
Известие о смерти мужа застало Лизоньку на седьмом месяце беременности, и только оно могло тогда служить ей утешением в горе. Однако и тут ее ожидала страшная потеря. Спустя два месяца у нее родилась мертвая девочка. Решив, что она впала в божью немилость, Лизонька четыре года подряд не снимала траура и не уставала молиться богу. На других мужчин она даже и не поглядывала, однако матушка ее, княгиня Анна Сергеевна, решила, что срок испытания для дочери уже прошел и сама начала присматривать ей очередного жениха. Ее выбор пал на друга семьи – пятидесятилетнего князя Григорьева Алексея Михайловича, который давно был неравнодушен к ее красавице дочери. Князь был вдовцом и имел шестнадцатилетнего сына. Однако, когда Анна Сергеевна объявила Лизоньке о своем решении, та запротестовала.
– Нет, мама! Я не пойду за князя! – решительно сказала она.
Анна Сергеевна удивленно вскинула брови и строго взглянула на дочь.
– Я один раз уже вышла за нелюбимого человека. И что из этого получилось?
– Глупости! – заключила Анна Сергеевна. – Ты, что же теперь любви намерена ждать?
– Намерена!
– А, коль совсем не дождешься, так и помрешь состарившейся вдовой? Или у тебя кто-то есть на примете?
– Нет – сказала Лизонька, и вовсе не потому, что никогда не любила.
Ее избранником еще до замужества стал молодой князь Проскурин – сосед из их поместья под Москвой. Однако его тогда вскоре женили. Партия подвернулась выгодной, и теперь он в Санкт – Петербурге служил при дворе. Конечно, на него она рассчитывать ни тогда, ни теперь не могла, но чувство к нему в душе хранила. Ей было ведомо это чувство – чувство любви, заключающее в себе непомерную тягу к любимому, желание служить ему всей душой, делить с ним радость, и иметь от него детей! Ах, если бы вновь испытать это к кому-то другому! – думала Лизонька, и сердце подсказывало ей, что надо ждать! Надо просто молиться и ждать своего часа!
Анна Сергеевна, помня о недавней трагедии дочери, не стала ее травмировать еще и насилием. А непредусмотрительно оповещенному о сватовстве князю Григорьеву объявила временную отсрочку, объяснив ее еще не оправившимся состоянием дочери.
– Князь любит тебя. – Сказала она Лизоньке при очередной беседе на эту тему. – И какое-то время, конечно же, будет ждать. Но, смотри, Лиза, как бы время это не ушло безвозвратно. Помни, что ты уже вдова и тебе совсем не семнадцать!
Лизонька вздохнула с облегчением. «Отсрочка! Ну и прекрасно! Пусть хотя бы отсрочка!» Такой милости от родительницы она и не ожидала.
Любовь к ней пришла совсем скоро. Но не та, нежная, великодушная, жертвенная, которая только и жила до сих пор в ее неискушенном сердце. Она нагрянула бурей, вскипела в ней страстью, обожгла пламенем, запечатлев свой горячий след в ее сердце.
… – Вы, кажется вдова покойного графа Лукина? – спросил ее Сен Жермен, меняя фигуру в танце, и, при этом, наклонившись к ней так близко, что почти коснулся щекой ее плеча.
– Да! – покорно ответила трепещущая при одном только звуке его голоса, Лизонька.
– А ведь я знавал его. – Сообщил граф. – Нам с ним доводилось встречаться в Париже, в Брюсселе и даже в Лондоне.
– Знавали?
– Да. Ваш муж был достойнейшим человеком, Елизавета Арсеньевна.
– О! Вы и имя мое знаете? – невольно вырвалось у Лизоньки, которую графу никто не представлял.
Граф на это кивнул ей, и, ничего не объясняя, улыбнулся.
Он приглашал ее на танец уже в третий раз, и Лизонька, в волнении меняя фигуры, и при этом, будучи поглощенной только загадочной графской персоной, даже не замечала, какими завистливыми глазами поглядывают на нее дамы.
… В эту оставшуюся после бала ночь, Лизонька совсем не спала. Ее мысли были противоречивы, а чувства путаны и нестойки. Что испытывала она к графу, когда трепетала от прикосновения его руки? Когда брала его под локоть, а он, при этом, поворачивался к ней и склонял голову так низко, что она ощущала его дыхание на своем виске, и у нее невольно пробегали по всему телу мурашки?
… По прошествии трех дней после бала граф нанес ей визит. Дворецкий, доложивший имя визитера, заметил, как щеки молодой графини при этом, вспыхнули румянцем, и она в недоумении уставилась на него. – Уж не ошибся ли?
– Что доложить, Ваше сиятельство? Примите?
– Приму! – ответила она, и лишь только дворецкий повернулся к ней спиной, чтобы уйти, взглянула на себя в зеркало, висящее в массивной позолоченной рамке на стене.
– Господи! – воскликнула она, после того, как мимоходом дала положительную оценку своей внешности.
– Зачем он… – Однако додумать эту мысль ей было не суждено.
Двери в гостиную распахнулись и на пороге появился Сен-Жермен в своих черных одеждах. Он отвесил ей поклон, и Лизонька, ответно приседая, ощутила, как у нее дрожат колени.
«Может, я его просто боюсь?» – мелькнула при этом мысль. – «Или просто пасую перед его величием?»
– Елизавета Арсеньевна, прошу прощения за дерзость, но меня посетило непреодолимое желание увидеться с Вами и поговорить о покойном Вашем супруге, ибо нас с ним связывало не просто случайное знакомство.
– Не случайное? – удивилась Лизонька.
– Отнюдь. – И граф бегло окинул гостиную, заставив Лизоньку проследить за его взглядом и понять это как упрек к ее негостеприимному расположению.