Семь дней Создателя
Шрифт:
— Этой сучке не шоколад, а вафлю надо.
В следующее мгновение возник тот самый момент, когда бытиё, по мнению Билли, опережает сознание. Цапнул парня за волосы, ткнул носом в стол и пихнул прочь. Он протаранил задом стеклянную дверцу шкафа и затих там с окровавленным лицом и бесконечно удивлённым взглядом. Впрочем, до начала урока он успел извлечь свою задницу из пробоины и даже унести её из кабинета. Девчонки, весьма сообразительные в таких делах, убрали осколки стекла и прикрыли искалеченный шкаф планшетами.
Урок прошёл в напряжённом перешёптывании и переглядывании.
На перемене класс перебрался в другой кабинет, ну, а ко мне подошли четверо. Нет, к нам подошли, так как ни на шаг не отходил от Вероники, пытаясь втереться в доверие, хотя она стала ещё более замкнутой после инцидента.
— Слышь, чувак, сам придёшь на толковище, или мы за тобой побегаем?
Видимо, не дотягивал мой внешний вид до преподавательской неприкосновенности.
— Сам приду. А куда?
— К трансформаторной будке за стадионом. Вот она знает.
Парламентёры удалились. Я к Веронике:
— Покажешь?
— Вас изобьют.
— Ну, это вряд ли. Скорее наоборот, но не хотелось бы. Впрочем, зовут на толковище — есть надежда договориться. И надежда решить твои проблемы.
— Мои проблемы оставьте мне.
— На это не надейся. Всевышний создал из ребра не женщину, а проблему для мужчины и обязал её решать.
— Вам для чего?
— У меня нюх на прекрасных девушек.
— И многих вы обнюхали?
Лукавинка заискрилась в печальных глазах. Что гнетёт, душа моя? Где сестрица единоутробная, Доминика? Неужто…? Не хочется думать о плохом, не время спрашивать — слишком слабенькие искорки в бездонной печали карих глаз.
Женщина — не только украшение любой кампании, но её совесть и порядочность.
Увидев за трансформаторной будкой в гурьбе ребят их одноклассниц, успокоился — толковище будет по правилам. Передал ноутбук Веронике и взял инициативу в свои руки.
— Думаю, возникший конфликт исчерпал себя ещё в кабинете: хамство наказано, и у меня даже не возникает желания потребовать от него извинений — пусть останется делом совести. Если кто-то считает иначе — к вашим услугам. Но прежде позвольте продемонстрировать маленький фокус.
Протиснулся к белокаменной стене трансформаторной будки.
— Билли, помогай.
— Ага, вспомнил. А я смотрю, возомнил себя этаким языческим богом параллельного мира — Футы-Нуты.
— Да, брось. У меня ещё масса вопросов к тебе — обстановка не располагает к диалогу. Ну, я бью?
— Бей.
— А руку не сломаю?
— Сломаешь — вылечу.
— А от позора как спасёшь?
— Бей.
И я ударил:
— Ки-Я!
Рассчитывал выбить силикатный кирпич-полуторник из кладки стены, но он сломался — уголок рассыпался в пыль.
Народ притих.
— А если так по голове, что с ней будет? — стращал и упивался своим триумфом.
— Короче, ребята, — подставил Веронике локоть. — Давайте жить дружно.
Наверное, любой школьнице, тем более выпускнице, приятно пройтись под руку с преподавателем. А меня так и представили — мол, из университета, по обмену педагогическим опытом. Спутница моя шла и рдела. Посетовала у ворот школьного двора:
— Автобус ушёл — придётся пешком.
— Возьмём такси?
— Нет.
И мне не хотелось.
— Шибко далеко идти?
— Да.
— Ты живёшь…?
— В детском доме.
Потребовалась пауза.
— Билли, это что за искажение реальности?
— Знаю не больше твоего.
— Где Доминика?
— Не ведаю, но я предупреждал: всё с чистого листа, никакого сафари-шоу.
— Обо мне-то должен что-то знать?
— Что-то знаю — золотая медаль в школе, красный диплом в универе, аспирантура.
— Но почему педагогика? Уж лучше журналистика.
— Об этом двойника надо спросить.
— А где он? Наверное, в пятках прохлаждается?
— Догадлив.
— Где он живёт? То есть, я.
— На съёмной квартире.
— Прилично. Родители?
— Увы, сиротствуешь.
— Печально. Впрочем, заболтались — рядом дама.
Дама делилась планами на перспективу. После окончания школы мечтает поступить в наш университет, на филфак.
— Большой конкурс? — её застенчивый взгляд вопрошал: "А можете, вы кулаком, как кирпичную стену — бац! — и нет преград на пути в студенчество?".
Да, конечно же, милая — я явился в этот мир, чтобы устроить твою жизнь. Ты, наверное, не представляешь, в каком неоплаченном долгу перед тобой и сестрицею твоей. Ах, Никушки, мои Никушки — красивые, гордые, неукротимые. Какая жестокая судьба разлучила нас в реальном мире. Какой счастливый случай свёл в этом? Но почему грустны глаза, какая печаль грызёт сердце? Открой свою душу, Земляничка.
Детский дом. Серые стены в три этажа, окна без балконов. Двор, сквер, хоккейная коробка. В углу двора беседка, там мат и ржанье, гитара хнычет в безжалостных руках.
— Это пришлые, — супит губки Вероника. — Заставляют наших малышей красть и попрошайничать.
Звучит как извинение, а слышится поручением — Алекс, надо исправить.
— Мы пришли, — повернулась ко мне на ступеньке крыльца. — Дальше провожать не надо.
Хочется возразить — могу и дальше: я преподаватель, меня не остановят вахтёры. Но приходит понимание — за порогом иная жизнь, другой быт и отношения. Возможно, комнаты своей Вероника будет стесняться и одежды домашней. Нет, не приблизить её симпатии теперь настойчивостью. Скорее наоборот, и я ухожу, попрощавшись.