Семь дней Создателя
Шрифт:
Надежды рухнули в первом добавочном тайме — за восемь минут бразильцы умудрились вкатить нам две безответные плюхи. Всё, мандраж угас, осталась горечь поражения. Главный уволокся на своё место и не рыпался больше к полю. Судья дунул в инструмент, и ребята побрели меняться воротами. Неясный гул возник на трибунах.
— Смотри, смотри, — толкнул в локоть Дима Сычёв.
На электронном экране под табло светилось Дашино личико. Вот чёртовы папарацци, раскопали! Даша плакала — световая слеза катилась
Меня будто пружиной подкинуло со скамьи — помчался к главному:
— Смотри! Смотри! Видишь? Я иду на поле.
— Иди, сынок.
Выходя, поцеловал оптимизатор на запястье — пособляй, Билли.
И началась заруба. Бразильцы подустали, конечно, крепко. Первый гол я так и забил, обогнав защитника. Мы стартовали одновременно к мячу, который катился к угловому флагу — я от средней линии, он от вратарской. Двойная фора, но я обогнал его, обыграл, втиснулся в штрафную. Уложил на газон ещё двоих. Впрочем, сами легли, бросившись под ноги — удержать меня уже не было сил. И мяч вколотил так, что воротчик проводил его безнадёжным взглядом.
Второй Аршавин забил с пенальти, когда с меня трусы пытались стянуть и майку порвали, завалив на пяточке — такая борьба после двух часов отчаянной битвы титанов.
Трибуны встали и уже не опускали седалищ в кресла, требуя по-русски:
— Шай-бу! Шай-бу! Шай-бу!
И я сделал это. Я забил бразильцам третий, победный гол. Виват, Россия!
Лежал на газоне и смотрел на воротчика. Он лежал на газоне и смотрел на меня. Мяч за его спиной катился к последней черте, и некому было преградить ему дорогу. Я лежал на газоне и смотрел на вратаря бразильцев. Кажется, он улыбнулся. Настоящий футболист ценит красоту игры. Да, они проиграли, но достойному сопернику.
Игра закончена. Шёл к кромке поля и прихрамывал. Откуда боль? Ах да, у меня бинт на бедре.
— Твои проказы, Билли?
— Так героичнее смотришься.
Оттеснив папарацци, на тартане подошли ко мне двое. В тёмных очках, в тёмных костюмчиках. Спецлюди, то есть, люди из спецслужб — не иначе. Мобилу в руки сунули.
— С вами хотят говорить из Москвы.
Начинается. Высочайшее поздравление?
— Алё.
Из далёкого далека Дашин голос.
— Здравствуй, Лёша. Поздравляю. Ты вернёшься? Мы с мамой ждём.
Рука с трубкой задрожала, взор затуманился.
— Билли!
— Плач, Создатель, плач — Настеньке родиться.
И я плакал в объективы папарацци. Таким и запомнился этому миру.
За что не люблю ментов? За умственную ограниченность. Специфика работы, скажите, не по правилам игра, и всё такое прочее. Но ведь не все ж вокруг преступники. Я вот лично ни одного не знаю, чтоб на свободе разгуливал. А этим везде
Шёл на электричку, арбуз дорогой прикупил. Ну, скажите, похож был на преступника?
Тупорылый сержант откуда-то взялся:
— Ваши документы.
А где хранить паспорт человеку в шортах, тенниске и бейсболке? Сам не видит, что в руке у меня сетка, а не барсетка?
— Нету, — говорю, — документов, дома остались.
— Придётся задержаться, — и в говорилку свою. — Пятый, пятый, я шестой — машину на привокзальную площадь.
— Вообще-то я на электричку спешу.
— На следующей уедешь, если отпустим.
— А в чём собственно дело? У вас ориентировка на мой фейс? Покажите.
— Грамотный? Скажем, парень, ты мне просто не понравился.
— Так ведь и я к тебе, сержант, любви ни грамма не испытываю. Может, разойдёмся?
— Пойдёшь, когда разрешу.
— Слушай, сержант, ты в каких войсках в армии служил? Наверное, во внутренних? Поближе к желудку или прямой кишке?
Ну, не сдержался — морда тупая, а гонору….
— Хамишь, сучара?
Он пнул арбуз в сетке — легонько, носком форменного ботинка — а тот возьми и лопни. У меня ажна щёки побелели от расстройства. Сквозь зубы ему:
— В рог давно не получал?
Он ударил меня дубинкой. Быстро выхватил из-за спины и обрушил на голову. Да только не для того она у меня на плечах, чтобы всякий недоумок, пусть даже из милиции, бил по ней, когда ему вздумается. Увернулся и ткнул блюстителя под дых ладонью. Он на колени брякнулся, рот раскрыл, глазёнки выпучил. Что, голубчик, забыл вздохнуть? А арбузу, каково от твоего ботинка? Размахнулся сеткой и по бестолковке — получай, сержант, награду. Он меня резиновой дубинкой хотел, а я его спелой ягодой.
Упал сержант — фейс в арбузном соке.
— Убили! — пронёсся крик по площади.
— Вот он, вот! — мужик какой-то ко мне несётся и пальцем тычет. — Держите!
А я и не думал бежать — на, держи, смелый такой.
Мужик мимо с пальцем наперевес.
УАЗик ментовский выруливает. Сейчас сержанта подберут, очевидцев со свидетелями допросят и меня ловить начнут. Как раз времени до электрички дойти.
Не побегу, ни за что не побегу — иду, сам себя убеждаю. Даже не оглядываюсь.
— Эй, паренёк, — до сердечной боли знакомый голос окликнул из серебристой Ауди, стекло тонированное опустилось, и ручка помахала. — Садись, подвезу.
Ну, как не сесть, ручка-то женская, по всему видать — прелестная. Сел. Менты на площади сгрудились, сержанта очухивают. А мне и дела нет — интрига нервы щекочет.
— Кто вы? Почему голос ваш знаком?
— Только голос? — изящным жестом незнакомка сняла солнцезащитные очки.
Бог мой! Мирабель!