Семь дней Создателя
Шрифт:
Хозяйка квартиры скрылась в спальне. Явилась в домашнем халате.
— Кофе хочешь?
— Если только за компанию.
Мирабель вышла из кухни не с двумя дымящимися ароматом чашками на подносе, а с никелированным пистолетом, уставившимся в мой лоб чёрным зрачком ствола.
— Извини, — сказала, присаживаясь на тахту, — мне так удобнее. Так о чём ты хотел со мной поговорить?
Я проглотил растерянность, как комок в горле. Ну, раз человеку так удобнее….
—
— Читала о таком в истории КПСС.
— Если угодно. Я одинок в том мире, ты в этом — почему бы нам не соединить наши судьбы? Я буду любить тебя, Мирабель.
— Не расслышала — я что получу с этого союза?
— Я буду любить тебя.
— И только то?
— Мы родим ребёнка и воспитаем его.
— Врёшь ты всё.
— Что мешает проверить?
— Лучше пристрелю, и газеты напишут: "Судья Забелина обезвредила опасного преступника".
— Тебе нужна такая слава?
— Развлечение.
— Не боишься гнева Фемиды, застрелив невиновного?
— Неповиновение представителям власти, сопротивление, нанесение телесных повреждений, незаконное проникновение в чужое жилище, шантаж…. Да тебя, дорогой, на всю десятку строгача можно размотать.
— Признание в любви, по-твоему, шантаж, а что тогда отравление?
— Вот видишь, ты всё-таки пришёл обвинять.
Ствол пистолета, глаз Мирабель и мой лоб сошлись на одной линии.
— Странно жизнь закручивает сюжеты — в той жизни ты спасла меня, пожертвовав собой.
— Время платить по счетам. Ты унесёшь в могилу мою тайну.
— Ты больна, любовь моя. Доверься, я излечу тебя.
— Ты неплохо держишься — не ползаешь в ногах, вымаливая жизнь.
— Ты не сможешь убить меня.
— Смогу, не сомневайся.
— Если ты нажмёшь курок, ты убьешь не меня — саму Любовь. Ради всего святого убери пистолет. Что мне сделать, чтобы ты поверила?
— Как загнул! Хочешь жить? Поползай на коленях: я тебя всё равно пристрелю, но минутой раньше, минутой позже — есть ведь разница.
Смотрел в глаза напротив, полные стального блеска и решимости, даже злорадства (над чем?) и засомневался, к чему мои разглагольствования — она исполнит задуманное.
— Хочешь денег, Мирабель, много денег?
— Откупиться желаешь?
— Спасти двойника. У него в кармане изобретение на Нобелевскую премию, а за спиной ментовские ищейки, тобой кстати натравленные. Помоги ему выпутаться из передряги. Поверь, Алексей Гладышев в долгу не останется.
— В каком, говоришь, кармане? Выкладывай.
Я выложил арбузную семечку на подлокотник кресла.
— Издеваешься?
— Отнюдь. Из этой семечки вырастет нестареющее растение.
— И в чём соль?
— За это открытие гарантирована Нобелевская премия.
— Ерунда.
Зрачок пистолета настырно сверлил мой лоб.
— Мы жили в доме под платанами у самого моря. После твоей смерти в нём завелись две кошки. Думал, в чёрную воплотилась Костина душонка, а оказывается это две твоих половинки. Мне повезло там: я был знаком со светлой.
— Теперь и с тёмной.
— И жалею об этом. Позволь мне уйти
— Куда ты собрался, Гладышев-младший? Если за смертью, то она здесь.
И в тот момент прозвучал выстрел, негромкий, как хлопок шампанского.
Едва уловимое движение головы, и пуля, минуя цель, застряла в спинке кресла.
— Неужели ты не поняла, меня невозможно убить: я — человек другого измерения. Разве только….
Отстегнул с руки серебряный браслет.
Зачем? Быть может, очищал душу перед той, из-за меня погибшей Мирабель.
— Теперь стреляй.
И прозвучал второй выстрел.
Пуля пробила грудную клетку и остановила моё сердце. Прибывший эксперт следственной бригады констатировал мгновенную смерть на месте преступления, ибо разыскиваемый органами правопорядка гражданин Гладышев А. В. незаконно проник в квартиру судьи Забелиной М. Д. с целью…. Ну, явно не благотворительной. И был застрелен бдительной хозяйкой.
После проведения следственных мероприятий, труп погрузили в скорую и отвезли в морг. Следующим днём туда проник инструктор перемещений и забрал из бренных останков в контактор мою страждущую душонку.
Вот я на диванчике флаера, на руке оптимизатор, Билли в сознании.
Ворчит:
— Довыпендривался — угробил парня. Как биолог ты ему в подмётки не годишься. Такой гений, такой гений…!
Что сказать? Все там будем — цинично. Молчу — пусть выговорится. Даже поддакиваю:
— В чём ошибка?
— Ты — никудышный актёр, не умеешь вживаться в образ. Заполучил тело, и по барабану все условности — гнёшь свою линию. А надо вникать в обстановку, подстраиваться, учитывать коньюктуру, играть, словом. Неужто и к седым волосам не понял, что обстоятельства людьми управляют, а не наоборот?
Слушать слушал, но не соглашался.
— А те личности, что историю делают, тоже по течению плывут?
— И очень даже ловко, пристроившись к самой стремнине.