Семь фунтов брамсельного ветра (фрагмент)
Шрифт:
Он впервые сказал не "отец", а папа. И вдруг показался мне беззащитным, как дошкольник.
– Лоська, писем больше не было?
– Не было...
– Он двигал монетки по столу, как шашки по игральной доске. И вдруг сказал тихонько совсем не детские слова: - Все деньги взять бы да сжечь. И оставить только вот такие, для коллекций... Эти гады, что на мерседесе, сунули кому надо несколько тысяч баксов, и сделался невиноватый виноватым. Из-за бумажек...
Я не знала, что сказать. Стало так... будто за окнами
– Лоська, извини...
Позвонил дядя Костя. Спросил, надо ли переплетать листы с копиями страниц.
– Ой, дядя Костя, я не знаю... Наверно, и без того хлопот много...
– Не много, если не нужен твердый переплет.
– Да хоть какой!
– Принято. Отбой...
На работе он всегда такой немногословный. Наверно, армейская привычка.
Когда я вернулась из прихожей, Лоська раскладывал монеты в одну линию. Глянул через плечо.
– А почему их только пять? Когда шли, ты сказала, что шесть...
Я вдруг смутилась (вот дура-то!). Покашляла и рассказала Лоське про книгу, про Пашку Капитанова. Ну и про "залог"...
Мне показалось, что он вдруг надулся. Не хватало еще "таких" проблем!
– Лось, ты чего?
– Я?
– И эти его марсианские глазища.
– Ничего... А чего "чего"?
И я поняла: решать надо сразу.
– Дурень! Я же ему на время дала. А тебе подарю насовсем. Выбирай любую.
Он глянул недоверчиво. На меня, на монеты, опять на меня...
– У тебя же коллекция разрушится.
– Ну и что?.. Да не разрушится она! Как разрушится, если монета будет у друга?
Вот так я впервые сказала ему, что мы друзья. Он слегка сморщился, пошевелил носом-картошкой, улыбнулся. Но сразу опять насупился:
– Тогда ты и Люке подари. А то нечестно будет. Она ведь... тоже...
Вот такая справедливая личность.
– Подарю и Люке. Только она кораблями не интересуется ни капельки.
– Разве в этом дело, - сказал он серьезно. Даже строго.
Понятно было, что не в этом.
– Выбирай.
– Да мне все равно.
– Он зажмурился и ткнул пальцем наугад.
– Ого... Это гафельная шхуна "Тиклер". Построена на острове Джерси в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, водоизмещение девяносто три тонны...
Небольшая, но красивая, верно?
– Да... А что такое "тиклер"?
– Понимаешь, у англичан такой язык... каждое слово может означать кучу вещей. Я в словаре прочитала: это и "трудная задача", и "щекочущее перышко" и много еще всякого разного... Здесь, наверно, лучше всего "Перышко". Летит под ветром, щекочет волны...
Лоська кивнул, но потом сказал взрослым тоном:
– Что общего между трудной задачей и щекочущим перышком?
– Потому что трудная задача это щекотливый вопрос.
– Логично, - отозвался он совсем уже как профессор. Но вовсе не по-профессорски изогнул руку и помусоленным пальцем начал тереть локоть, перемазанный не то сажей, не то черной землей.
– А еще, - сообщила я, - "тиклер" означает "прут для воспитательных целей". Для мальчишек, которые не умываются.
Тут же мне вспомнилась Гертруда и стало стыдно за дурацкую шутку (хотя насчет перевода я не соврала). Но Лоська не обиделся. Вздохнул сокрушенно:
– Честное слово, я умываюсь. Но мама говорит, что во мне повышенное содержание электричества. Как в кошке. Оно притягивает всякий мусор и пыль.
– Тогда надо подарить тебе флакон антистатика. Будешь натираться. Это жидкость такая для мебели, что бы пыль не садилась на гладкое дерево.
– Ладно! Подари!
– дурашливо согласился он.
– Как бы ко дню рождения!
– А когда у тебя?
– Был уже. Пятнадцатого августа. Целых десять лет стукнуло...
– Он сменил тон.
– Ты не обижайся, что я в гости не позвал. Мы с мамой решили ничего не отмечать, пока папа не вернется...
– При чем тут гости!
– Я чувствовала себя свиньей.
– Сказать-то мог! Я бы подарила что-нибудь. А то ты мне вон какой подарок, а я...
– А ты монету с "Перышком"...
– Ну, Лоська... это даже и не подарок.
У меня вертелись слова, что это как бы талисман дружбы, но я постеснялась. Да он и без слов понял.
– Ладно. Тогда подари мне иголку и нитку. Или дай на время. Я пойду в ванную и зашью штаны. Разодрал в колючках...
– Чадо ты непутевое, - (это мамины слова), - где разодрал. Ну-ка...
Сзади и правда была дырища. Среди складок не очень заметно, а если растянешь - ого...
– Снимай, я сама зашью.
– Нет. Не сниму... У меня на плавках сбоку дырка.
– Балда! Больно мне надо разглядывать твои дырки... Ты вот что, давай штаны, а сам иди в ванную, как собирался, и оттирай суставы. А можешь и всего себя.
Мочалка и мыло на полке, полотенце возьмешь зеленое, с крючка... Имей в виду, с таким черным я с тобой больше никуда не пойду.
– Только ты не приходи меня опять мочалить...
– Всю жизнь мечтала! Запрись на все засовы.
В складках Лоськиных штанов были целые пригоршни всяких сорняковых семян, растительный пух, лепестки и репьи. Не штаны, а гербарий. А дыра кулак пролезет. Я зашила ее накрепко, через край. Встряхнула. "Ну, прямо пиратский брамсель после ремонта..."
Лоська тем временем выбрался из ванны. Встал на пороге - тощий, с торчащими волосами, с бледной, почти белой кожей, только ноги по колено, да руки по локоть в загаре, будто в коричневой морилке. А на впалом животе маленький изогнутый шрам - наверно, когда-то вырезали аппендицит. Ладошкой Лоська прикрывал на плавках злополучную дырку.