Семь месяцев бесконечности
Шрифт:
Собакам трудно было сразу понять всю глубину режиссерского замысла, поэтому они всячески старались срезать углы на поворотах, чем приводили в неистовство как режиссера, так и изрядно замерзших погонщиков. Но, наконец, все образовалось, и съемки завершились. Вечером на радиосвязи мы попросили Брайтона прилететь к нам завтра и привезти всех собак оставшихся в базовом лагере. Кто знает, когда будет следующая оказия с самолетом! Этим же самолетом должен улететь и Лоран с помощниками, и Джон со снегоходом. Ждем завтрашнего дня в точке, координаты которой совсем чуть-чуть отличаются от предыдущих: 80,8° ю. ш., 81,1° з. д.
Тринадцатое число, да еще и понедельник. Что-то должно было случиться. Так оно и вышло. Утром на радиосвязи выяснилось, что Брайтон повезет сначала Месснера и Фукса в точку старта, а на обратном пути залетит к нам. Вылет планировался на 10.00,
Когда все разошлись, Лоран подсел ко мне и вкрадчиво спросил, не смог бы я сняться у него в эпизоде «Русский обтирается снегом, в то время как остальные участники экспедиции предпочитают отсиживаться в теплых палатках». По его сценарию, я должен был, максимально раздевшись, выскочить из палатки и, стоя босиком в сугробе, весело обтираться снегом, периодически призывая сидящего в палатке Этьенна последовать моему примеру. Этьенну, которому, опять же по замыслу Лорана, должны были надоесть мои леденящие душу бодрые крики, после небольшой (я специально это оговорил) паузы следовало высунуть голову из палатки и вежливо сказать: «Спасибо, я как-нибудь в другой раз!» Несмотря на то что я уже принимал душ сегодня утром, я, естественно, согласился.
Лоран установил на штативе камеру и изготовился к съемке. Я тем временем разделся в палатке и ждал сигнала. Этьенн смотрел на меня сочувственно. Сквозь свист ветра донеслось типично феллиниевское: «Давай, Виктор!» Я неторопливо выбрался из палатки и, проваливаясь по щиколотку в свежий снег, отправился к заранее оговоренному с режиссером месту перед палаткой. Когда я зачерпнул первую пригоршню снега, ноги перестали для меня существовать, когда же зачерпнул вторую, то перестали существовать и руки. Душ кончился совершенно неожиданно: Лоран закричал мне: «Стоп!», — хотя в такой команде не было, с моей точки зрения, никакой необходимости — я и так довольно прочно стоял, примерзнув пятками ко льду. «Камера не работает, — сказал Лоран будничным тоном. — Подожди пока. Можешь в палатке», — добавил он, видя некоторое мое замешательство.
Я забрался в палатку и, задрав ноги под потолок, стал их оттаивать над примусом. Все-таки минус 30, да еще при наличии ветра — не самая лучшая погода для прогулок босиком. Через 10 минут Лоран вновь дал команду, правда, уже не так уверенно. Как будто чувствуя его сомнения, камера отказала и во второй раз, поработав всего 10 секунд, и я опять возвратился ни с чем (если иметь в виду мои ноги и некоторые другие, не менее важные части тела).
Феллини растерян, но он не был бы Великим Режиссером, если бы не попробовал третьего, последнего (по его словам) дубля. На этот раз Лоран поменял камеру, и все сработало блестяще. Очень естественно в этой сцене выглядел Этьенн, который, представляя мои скрюченные над примусом ноги, в ответ на мое приглашение произносил свою коронную фразу: «Спасибо, в другой раз!»
После съемок киногруппа во главе с режиссером дала в нашей палатке обед в свою честь, который был прерван шумом моторов «Твин оттера». Истосковавшийся по полетам и посадкам Брайтон очень мягко посадил машину прямо рядом с нашей палаткой. Кроме Брайтона и Эрика, на борту находились два тележурналиста с немецкого телевидения, снимавших старт экспедиции «Поларкросс», и шесть собак, весьма недовольных столь коротким отдыхом в базовом лагере. Один из журналистов передал мне подарок Месснера — тюбик с кремом для
Быстро погрузив оборудование киногруппы, мы предприняли несколько попыток загрузить снегоход, но нам не удалось этого сделать, поэтому пришлось оставить снегоход здесь в надежде на то, что Майкл или Роб смогут забрать его отсюда, ведь до базового лагеря по прямой было около 40 миль. Да, вот с таким скромным итогом мы закончили первые четыре дня путешествия к Южному полюсу.
Во время вечернего сеанса связи я услышал Восток и, что самое интересное, Восток услышал меня, и это с моим двадцативаттным передатчиком при связи через Южный полюс и расстоянии между нами около 2300 километров! Однако побеседовать не удалось. Пока мы искали частоты, на которых будет получше слышно, прохождение пропало.
Самолет улетел около 6 часов вечера. Мы простились с Лораном и ребятами до Южного полюса. Брайтон, наверное, по просьбе Лорана сделал несколько заходов над лагерем, и самолет ушел в сторону видневшихся на северо-востоке гор. Уилл устроил по этому поводу небольшой коктейль в своей палатке. У него было немного виски, а мы с Этьенном принесли московской водки — приз за лучшее исполнение истинно мужской роли во время съемок эпизода со снегом.
Какими, наверное, одичавшими снежными людьми показались мы помощникам Лорана, попавшим в Антарктиду прямо с Елисейских Полей! Каким суровым, наверное, показался им наш быт, холод по утрам в палатке, полное отсутствие туалетов, однообразная пища и никаких удовольствий, кроме сна. Но мы чувствовали себя здесь уже как дома и почти не тяготились ни бытом, ни отсутствием досуга, ни белым однообразием окружавшей нас ледяной пустыни.
Вернувшись в палатку, мы с Этьенном закусили сыром и остатками лосося. Лагерь в тех же координатах. Завтра в путь, а впереди Полюс!
Ну как тут не вспомнить классика: «А пока мы прохлаждались, пал туман и оказались в гиблом месте мы». Действительно, пока мы прохлаждались вчера весь день в ожидании самолета, стояла отменная ясная ветреная погода, а сегодня, когда мы выступили в путь, переменная облачность с утра сменилась густым туманом и белой мглой, видимость упала до 100 метров, ветер продолжал упорно дуть нам навстречу и в дополнение ко всему начались заструги, а их-то как раз только и не хватало в такую погоду. Поупражнявшись на застругах часа полтора в далеко не классическим русском балете, я уступил место Тьюли, которая чувствовала себя намного увереннее на своих четырех ногах, а сам откатился к нартам Уилла. Нарты отбрасывают хоть рассеянную, но все-таки тень, которая делала поверхность снега рядом с ними немного рельефнее, да и они сами, раскачиваясь на застругах, предупреждали о том, что тебя ждет впереди — во всяком случае за 4,5 метра, — поэтому идти рядом с нартами в такую видимость было все же полегче. Уилл, сняв лыжи, бежал рядом, держась за стойку нарт и иногда вспрыгивая на облучок. Теперь у нас в каждой упряжке было по десять собак, и поэтому нарты шли очень ходко, особенно здесь, по застругам, когда поверхность соприкосновения полозьев со снегом сокращалась и, соответственно, уменьшалось трение. Некоторое время мы двигались достаточно быстро, несмотря на плохую видимость, но вскоре попали в зону таких огромных застругов, что нарты стали переворачиваться одни за другими. Первыми перевернулись нарты Джефа, а следом — нарты Кейзо. Мы вынуждены были остановиться и снять лыжи, с тем чтобы удобнее поддерживать нарты с обеих сторон и предохранять их от опрокидывания. Темп движения несколько снизился, зато до самого обеда мы шли без приключений.
Эскимосские нарты Уилла с более длинной базой оказались устойчивее на застругах, чем нансеновские нарты, поэтому наши с Уиллом нарты ни разу не перевернулись, хотя всякий раз, когда передок нарт задирался в небо и зависал над невидимым провалом очередной ледяной ямы, я думал, что вот сейчас мы и перевернемся. Однако нарты с грохотом опускались вниз, рукоятка стойки вырывалась из рук, и я чуть ли не повисал на ней, чтобы не свалиться и не отстать. К обеду нам был предложен сильный снег, который вкупе с ветром сделал наш короткий привал совершенно безрадостным. Перепаковав и связав покрепче нарты Джефа и Кейзо, мы тронулись дальше. Во время обеда Джеф подошел ко мне и аккуратно спросил, не хотел бы я возглавить гонку после обеда. Очевидно, одного переворота ему было достаточно.