Семь месяцев бесконечности
Шрифт:
Сегодня праздник, понятный из всей нашей шестерки только мне одному. Старый Новый год. Чтобы не объяснять ребятам на своем ломаном английском того, в чем сам не слишком разбирался на неломаном русском, я решил никому ничего не говорить об этом празднике, а обозначить его как-то косвенно. Начал я с того, что приготовил праздничный завтрак: ветчину, нарубленную мной заранее, и великолепное пюре на молоке. Кейзо был восхищен и смят. Празднование, неожиданное для всех, разумеется, кроме меня, продолжила погода. Ветер потихоньку прекращался, снежная пыль улеглась, и поверхность, та самая, которая вот уже на протяжении почти 2000 километров не давала покоя нашим ногам, исправно подкидывая нам под лыжи заструги, стала выравниваться. Стали попадаться совершенно ровные участки, где можно было развить хорошую скорость, что я и делал по мере своих сил, и собаки, разобравшись в причинах моего хорошего настроения, не отставали. В результате до перерыва прошли 14,5 мили, что было неплохой заявкой на весь день. Правда, в середине дня кто-то вспомнил, что сегодня тринадцатое, и, действительно,
Кейзо тоже решил отличиться за ужином и, отказавшись от обычного риса, стал готовить макароны. Однако, если в искусстве приготовления риса он достиг небывалых высот, то макароны ему оказались явно не по плечу. В результате грубого нарушения весовых пропорций между водой и макаронами последние растеряли всю свою индивидуальность и то, что осталось в кастрюле, по цвету и консистенции напоминало скорее обойный клей. Но праздник есть праздник, и грех было расстраиваться по таким пустякам. На радиосвязи Восток слышал нас, а мы его — оказалось, что вчера у нас была порвана антенна. Ребята на Востоке своим ожиданием подогревали наше нетерпение. «Слышим ваше дыхание», — говорили они. «Видим Восток», — отвечал я от имени всех нас. Наше нетерпение понятно. Экспедиция продолжалась вот уже без малого полгода, и хотелось побыстрее финишировать. Этьенн был настроен решительно. «Вот приду в Мирный, — говорил он, — первым делом, даже до шампанского, сожгу лыжи. Я уже надоел сам себе в этих лыжах — как ни посмотришь под ноги, все одно и то же». И хотя я прекрасно понимал его состояние, все-таки осторожно посоветовал: «Ты не торопись сжигать. Может быть, они кому-нибудь еще и сгодятся!» Этьенн и не стал настаивать: «Пусть не сожгу, но сниму обязательно!»
Профессор, оторвавшись от вычислений, согласно кивал головой — уж кто-кто, а он натерпелся от этих лыж… Хотя, конечно, сами по себе наши лыжи заслуживали самых добрых слов. Четыре с половиной тысячи километров позади, а скользящая поверхность как новенькая. Правда, у Джефа возникли какие-то проблемы с креплениями, которые ломались чуть ли не каждый день. Вот и сегодня он менял их в очередной раз, но, пока были запасные, это не страшно, правда, все равно непонятно, почему только у него, а у всех остальных держатся на удивление долго. Блестящие математические выкладки профессора позволили сделать вывод о том, что для того, чтобы нам прийти на Восток 18 января, нам следует проходить не меньше 26 миль в день. Поскольку профессор шел рядом с нартами Джефа и постоянно находился рядом со счетчиком пройденного расстояния, то мы условились с ним обеспечить движение по такому принципу: или до 6 часов или до 26 миль. В соответствии с этим принципом, если в момент моей остановки в 6 часов на счетчике будет менее 26 миль, я продолжаю движение по знаку профессора, который этим знаком заодно дает мне понять, сколько еще не хватает до суточной нормы. Если же норма выполняется, то мы останавливаемся. Чтобы расширить рамки нашей договоренности, я внес на рассмотрение профессора предложение о том, что если норма будет перекрыта, как, например, сегодня, то пусть он даст мне знак, на сколько вернуться назад. Профессор, подумав, отклонил мое предложение. Договор был подписан в присутствии Этьенна.
Последние пять дней координаты были нам необходимы как воздух, но воздуха было маловато из-за высоты, а координат не хватало по другой, менее уважительной причине. Завтра яхта должна была прийти на Беллинсгаузен, так что надо было попытаться связаться и выяснить в чем там дело. Перед тем как я собрался вылезти из палатки, Этьенн сказал мне: «Ну все, Виктор! Последние пять дней ты пойнтмен, а дальше с Востока пойдем по следу снегоходных тягачей, и ты наконец сможешь отдохнуть!» Слышать такое было приятно, но я ответил, что, возможно, останусь на лидирующей позиции, чтобы стимулировать собак бежать быстрее, но в любом случае придется идти без компаса, а это намного легче… Координаты лагеря в тот день: 80,28° ю. ш., 106,07° в. д.
Сегодня можно окончательно считать, что Новый год наступил по всем возможным и известным стилям, правда, оставался еще китайский Новый год, но, кажется, даже сам профессор мечтал о том, чтобы Новый год, а с ним и финиш наступили поскорее. С утра чудесная погода, потому что не дуло. Минус 34 градуса, солнце. Всю первую половину дня шли в гору, иногда попадались небольшие заструги. Только к концу дня мы достигли вершины затяжного подъема, и я увидел впереди по курсу, как раз в том месте, где должен быть Восток, небольшое, но плотное облако.
Этьенну удалось рано утром перехватить радиосвязь между базовым лагерем и Пунта-Аренасом — правда, он включил радиостанцию несколько позже, чем надо, и то потому, что не надеялся кого-либо услышать, но ему все же удалось разобрать координаты. По данным радиоперехвата получалось, что мы находились утром в координатах 80,24° ю. ш. и 106,7° в. д. Великолепная позиция! Этьенн подошел ко мне утром, когда я помогал Кейзо запрягать собак, и, сияя, похлопал по плечу: «Гуд джоб, Виктор! Ты ведешь нас прямо к Востоку!» Широта меня немного смутила, так как, чтобы достичь ее сегодняшним утром, в течение трех последних дней мы должны были проходить по 28 миль ежедневно, а этого не было. Долгота же меня весьма порадовала — это было как раз то, что надо, но радиосвязь с Востоком все поставила на свои места: 80,28° ю. ш. и 106,07° в. д. Увы! Я пополз к западу, то есть в сторону от Востока. Этьенн пропустил всего только нолик в числе, обозначающем широту, а этот нолик составлял на этой широте ни много ни мало 7 миль! Но больше всего мне не нравилась сама тенденция к уходу на запад, я-то знал, как трудно от нее избавиться, особенно если нет возможности своевременно получать координаты. Сегодня на Востоке отмечен абсолютный в этом году максимум температуры: минус 16 градусов днем и минус 30 ночью, и все это при полном безветрии! Я по собственному опыту знал, что на Востоке низкие температуры переносятся несколько легче, чем такие же на прибрежной станции. Низкая влажность воздуха и его разреженность замедляют теплообмен организма с окружающим пространством, и поэтому при температуре минус 16 градусов, безветрии и солнце можно ходить в легкой одежде и не чувствовать дискомфорта. Нам еще сильнее захотелось на Восток. «Только бы не промахнуться», — озабоченно думал я, внося дополнительную поправку в компас.
Вечером в лагере царила настоящая идиллия: легкий дымок над палатками, отдыхающие на снегу собаки, Уилл, фотографирующий с разных сторон голову профессора Дахо, сидящего в очередной яме в поисках гляциологических ценностей. Черная голова Пэнды так нагрелась на солнце, что я едва не обжег руку, когда захотел ее погладить. Удивительно приятно было греть пальцы в теплой и густой шерсти.
Саня сообщил, что наши отпускники на Востоке окружены всеобщим вниманием и даже отказываются есть свою обычную пищу, предпочитая косточки с камбуза. Тьюли находилась в прекрасной форме и полном расцвете своего второго девичества. У нее есть еще время погулять и отдохнуть до тех пор, пока ее крестный отец Джеф вновь не наденет на нее постромки. За сегодняшний день прошли 27 миль. Лагерь в координатах: 79,71° ю. ш., 106,0° в. д.
«Вы знаете, если замочить ту сухую картошку, которая входила в наш рацион, и дать ей постоять всю ночь в кастрюле на полу неотапливаемой палатки так, чтобы она промерзла, то утром из нее можно приготовить прекрасный картофель «фри». А если подать ее еще и вместе со слегка прожаренным антрекотом, то любой скажет про вас: «Да вам же цены нет!» Примерно такие слова сказал мне сегодняшним утром Кейзо, когда я приготовил на завтрак картофель «фри» с мясом в полном соответствии с приведенной цитатой из «Спутника походного кулинара». Великодушие погоды было безмерным. Безветрие, дымка по горизонту, над головой бледно-голубое небо и всего минус 33 градуса. Поверхность легкая, и поэтому мы без труда прошли до перерыва 14 миль. В полдень воздух прогрелся до минус 20 градусов. Казалось, что даже парило. Прошли 28 миль. Мне было никак не обменяться с профессором условными знаками в соответствии с нашим договором. Только теперь я начал постигать всю глубину профессорского анализа, когда он в последний момент исключил из нашего договора предложенный мною Пункт, определяющий наши действия в случае, если мы перекроем норму в контрольное время. Представить жутко, что было бы, если бы моя поправка прошла, — нам просто пришлось бы многократно возвращаться назад, но, слава Богу, мы как шли, так и шли и с каждым днем все приближались к Востоку. Во всяком случае, очень хотелось в это верить. Для полной уверенности по-прежнему не хватало последних координат: те, что нам сообщают, просто устаревали.
Из новостей, которые сообщил Восток, одна касалась нас непосредственно: после почти недельной непогоды в Мирном, наконец, наступила передышка и на Восток прилетели сразу два самолета, на одном из которых прибыли механики, водители и тех снегоходных тягачей, которые должны были нас сопровождать от Востока до Мирного. Тягачи эти провели зиму на Востоке и поэтому требовали профилактики. Саня сообщил, что механики уже приступили к ней и обещают подготовить машины к нашему приходу. Вечером Кейзо приготовил сверхкалорийный десерт: плавленый шоколад с маслом, и мы ели его в сплошном тумане, окутавшем наш лагерь. После десерта у нас состоялась репетиция. Мы с Кейзо готовили специальный концертный номер от «Трансантарктики» для Востока. Я спел ему подряд несколько песен из старого песенника, чтобы он мог выбрать ту, которая больше понравится ему для заучивания. Кейзо остановился на «Городе над вольной Невой», что было весьма символично для восточников, большинство из которых ленинградцы. Я выписал Кейзо слова песни английскими буквами, и вот сейчас, после десерта, наша первая репетиция. У него отличный слух, и я уверен, что дело пойдет быстро.
Потянулись томительные, похожие друг на друга дни ожидания перед Востоком. Даже погода не дарила нам никакого разнообразия (к счастью!). Сегодня с утра дымка, минус 30, безветрие. Собаки прекрасно отдохнули за ночь и активно приветствовали меня, когда я вышел принять снежный душ. От нашего с ними диалога проснулись все, кроме Джефа, который встал раньше. Сразу же после выхода дымка рассеялась и температура упала до минус 33, но безветрие и мягкий снег, и потому идти жарко, тем более что мы все время шли вверх. Как пойнтмен я привык периодически оглядываться назад, причем уже почти машинально, чтобы посмотреть, как выглядит линия упряжек и не отстал ли кто. Ребята, идущие рядом с нартами, этого практически не делали, особенно в хорошую погоду, и напрасно! В Антарктиде очень важно вовремя оглянуться назад, от этого порой может зависеть твоя жизнь, а сегодня после обеда именно отсутствие привычки смотреть назад чуть было не привело к потере Уиллом его парки. Прошло всего минут десять после того, как мы, закончив обеденный привал, продолжили маршрут. Я по обыкновению обернулся, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Поначалу мне показалось, что все, как обычно, — вроде бы все три упряжки, все пять моих товарищей, но, приглядевшись, я заметил на продолжении нашего следа, уже довольно далеко, какую-то маленькую красную точку. Я остановился и палками показал Джефу назад, тот тоже обернулся и передал команду дальше. Наконец она достигла Уилла, а поскольку ему было просто некому передавать команду, то он, взяв палки, покатил на лыжах обратно. Я увидел, что Уилл возвращается с большим красным мешком в руках, оказавшимся потерянной им самим паркой. Будь видимость чуть похуже или оглянись я попозже, Уилл остался бы без парки. Это незначительное происшествие было убедительным подтверждением известного принципа: «Человек в своем вечном движении вперед должен хотя бы иногда находить короткие мгновения, чтобы оглянуться назад».