Семь незнакомых слов
Шрифт:
— Когда нет документов — а у нас с тобой, дорогой историк, их нет — надо искать логику действий и закономерности. Что нам логика говорит? Если в деле только подозрения, а доказательства отсутствуют, нет никакой нужды в массовых расстрелах. Достаточно наиболее подозрительных лиц потихоньку из Москвы и с приграничных округов снять и перевести куда-нибудь на Урал — где они погоды не сделают. Уж в чём-чём, а в кадровых перемещениях Сталин толк знал. Стало быть, дело не только в подозрениях. А с другой стороны, дорогой тёзка, История иногда сама даёт ответы на такие вопросы. Какие закономерности мы видим? Иван Грозный и Пётр I приводили своих бояр в чувство и — выигрывали войны. Николай I побоялся дворян обижать и — проиграл Крымскую войну. Николай II не смог казнокрадство пресечь и аппетиты буржуазии обуздать, и что же? Проиграл русско-японскую, а в Первую мировую вступил неподготовленным — без надлежащего количества оружия и боеприпасов. Так и тут: Сталин расправился с заговорщиками и выиграл войну — это исторический факт. Хрущёв реабилитировал заговорщиков и сам слетел в результате заговора — это другой исторический факт. Таковы ответы Истории, да.
Некоторое время я, глядя под ноги, осмыслял сказанное. Выражение «ответы Истории» подействовал на меня, как аргумент непреодолимой силы: как можно спорить с самой
— А теперь, дорогой историк, — услышал я голос деда, — остаётся задать вопрос: зачем Тухачевскому сотоварищи этот переворот понадобился? Чего им не хватало? Ведь и так практически самые главные посты в армии занимали, верно?
— Точно! — осенило меня. — Ради чего так рисковать?
Я вопросительно посмотрел на профессора, ожидая, что сейчас он, как ловкий фокусник, извлечёт ответ — как какой-нибудь спрятанный предмет из неожиданного кармана. Дед не торопился, глядя вдаль прищуренным взглядом.
— Есть версия, — произнёс он задумчиво, — будто бы всё дело в непомерных амбициях Тухачевского. Не желал де ходить в заместителях Ворошилова. Чепуха! Кухонное суждение! Положение у них такое было: и затевать заговор боязно, и не затевать опасно. Тут не до амбиций! Они-то намного лучше гражданских понимали: после прихода Гитлера к власти война с Германией неизбежна. Только не допускали ни на секунду, что мы сможем немцев победить. Какой у них пример перед глазами? Первая мировая. Три самых могущественных европейских державы целых четыре года с немцами бились, а потом ещё американцы подключились, и то — еле-еле одолели. Куда уж нам один на один с ними выходить? Союзники даже на горизонте не просматривались: мы ещё с середины 1930-х предлагали создать в Европе антигитлеровскую коалицию — никто не захотел. Гитлер же сказал: на восток пойдёт. Вот Англия с Францией ему и потакали: «Иди, Адольф, иди». Позже поплатились, но тогда-то кто мог предположить? Вот и получалось на их взгляд: помощи нам ждать не от кого, а без помощи наше положение — швах. Тухачевский немецких генералов знал не понаслышке, Уборевич, Якир — тоже. В Германию на стажировку ездили, месяцами там жили. И видели: вот их штабная культура, а вот наша. Вот как у них с выучкой войск обстоит, а вот как у нас. И всё — не в нашу пользу, разумеется. Опять же: что такое «немецкая дисциплина» — всем известно, а что такое «русская дисциплина»? Вот то-то и оно. Да и сами они кем должны были себя ощущать — в сравнении с немецким генералитетом? Выскочками, баловнями судьбы. За теми — поколения армейских традиций, лучшая в мире стратегическая школа. Манштейн и Гудериан с юных лет знали, что станут полководцами, а Якир — сын аптекаря? Уборевич — крестьянский сын? Они и не помышляли о военной карьере — за пять лет из гражданских лиц до генеральских высот взлетели. Тухачевский военное училище закончил, в наполеоны метил да всю Первую мировую в немецком же плену и просидел — не особо похвастаешь. Мог ли он после плена на немцев, как равный на равных смотреть? И они — на него? Сомневаюсь — не бывает такого. В Гражданской наши себя ещё как-то проявили — не без помощи царских спецов. А как дошло до внешних противников, так тут же Тухачевскому в Польше нос крепко и расквасили — по его милости десятки тысяч наших солдат в польском плену сгинули. А ведь это ещё только Пилсудский — даже близко не Шлиффен и не Гинденбург. И что же: снова война, и снова Тухачевскому в немецком плену сидеть? И хорошо, если в плену: за провал на фронте Сталин может успеть и расстрелять. Вот они, видимо, и прикидывали, как им уцелеть меж молотом и наковальней. И в какой-то момент решили: Сталина сокрушить проще, чем Гитлера. А что это за момент, знаешь?
Я покачал головой и даже развёл рукам: откуда мне знать?
— Испания, — наставительно произнёс дед. — Военный путч 1936-го года. Ты в курсе, что там происходило?
— Генерал Франко, — смутно вспомнилось мне. — «Пятая колонна», «Над всей Испанией безоблачное небо». Наши помогали законной власти республиканцев, а нацистская Германия и фашистская Италия — путчистам, так?
— Верно, помогали, — согласился профессор. — И не из одной любви к Испании и её социалистическому правительству, прошу заметить. Наша задача тогда была — разбить фашизм на чужой территории. В союзе с испанским народом. Если генерала Франко с хунтой победим, глядишь, и Гитлер не посмеет на нас нападать — такой расчёт был. Только Советский Союз от Испании всей Европой отделён — нашу военную технику туда ещё попробуй доставь, а Италия и Германия — рядышком, под боком. Вот и проиграли. И к слову о репрессиях: испанцы друг друга почище наших расстреливали: и путчисты — республиканцев, и республиканцы — путчистов. Уже в первые недели счёт на тысячи пошёл, а далее и на десятки тысяч. И это при девяти миллионах населения! Без суда и следствия, часто по одному только подозрению или за то, что не захотел путч поддержать. Вот и сравните, да. Ну а наши потенциальные заговорщики наблюдают, как франкисты город за городом, провинцию за провинцией под себя подминают, к Мадриду продвигаются, и думают: там дело успешно движется, значит и у нас вполне может выгореть — надо только с той же Германией договориться о поддержке, чтобы в спину не ударили. А как договориться? Пообещать, что и мы свою страну на фашистский манер переделаем, станем союзниками — будем прогерманскую внешнюю политику проводить. Захотят исключительных преференций по хлебу и нефти — дадим. Строительный лес? Сколько угодно. Лишь бы избежать войны — иначе позорно и быстро проиграем. Вот тебе, кстати, и объяснение, почему так много советских «испанцев», тех, кто там успел повоевать, потом под репрессии попали — значит, Сталин не сомневался, что ноги нашего заговора из Испании растут. И докажите мне, что не было там никакого предательства! Через четыре года аукнулось, да ещё как — чуть кровушкой не захлебнулись! До войны — считанные часы, по всем приграничным округам — полная боевая готовность, войскам ещё загодя велено ночью, чтобы никто не заметил, выдвигаться на боевые позиции. Положение скользкое — хуже не придумаешь. На провокации дан приказ не отвечать — чтобы нас потом в зачинщики войны не записали. Но если фашисты перейдут границу — открывать огонь на поражение. Это значит: по тебе стреляют, а ты терпи — пока враг границу не нарушит. У всех нервы на пределе, и только в Белоруссии — тишь да благодать. Там командующий Западным особым округом генерал Павлов в субботу 21 июня вечером в театр идёт! Как сию странную тягу к прекрасному прикажете понимать? А вот так: это негласный сигнал войскам округа: «Ничего не будет, можно успокоиться — уж командующий-то знает, раз в театр идёт»! Вот и успокоились: гарнизон Брестской крепости застали врасплох — там никакой боевой готовностью и не пахло. Защищались потом героически, но в плен шесть-семь тысяч человек всё же попало — в первые же дни! Семьи военных, опять же, тайно не вывезли — все погибшие гражданские лица на его совести. Вот вам цена предательства на войне! Не хотите же вы сказать, что всем командующим один приказ поступил, а генералу Павлову — другой? Или что он — просто по беспечности? В такую беспечность, знаете ли, поверить невозможно — даже юнец необстрелянный себе такого не позволит, если уж его командиром поставили. А тут — опытный военный, боевой генерал, прошедший не одну кампанию. Вот он, генерал Павлов, — как раз из тех самых «испанцев», да. Случайно ли? Мне не верится. Только в газетах, дорогой историк, в открытую сообщать обо всём этом было нельзя — пришлось выдумывать, будто все заговорщики ещё с 1932-го года с троцкистами были связаны. А на деле никакого заговора до Испании, скорей всего, и не было — потому его и обнаружить не могли.
— Почему «пришлось»? — не понял я.
— А ты сам посуди: как объяснить армии и народу, что у Тухачевского — у самого Тухачевского! — и у самого Уборевича, самого Якира, что у них, таких прославленных и победоносных, коленки дрожат с Гитлером воевать? Кто тогда в будущую победу поверит? Никто не поверит — ни комдивы, ни красноармейцы. А без веры в победу и сопротивляться бессмысленно: боевой дух для армии — наиважнейшая вещь. А сказали: «троцкисты» — это народу понятно, о троцкистах пресса уже десять лет без устали говорит. Не забывай: Сталин до революции, кем был? Агитатором, пропагандистом. А пропаганде не правда нужна — ей нужны сторонники. Когда правда убийственна, её лучше спрятать так, чтобы никто и не догадался, что она была. Тут как раз такой случай: о заговоре сообщили, потому что умолчать никак нельзя, а истинную причину скрыли, и правильно, скажу тебе, сделали.
— Значит, заговор всё-таки был, — медленно произнёс я, тяжело утверждаясь в этой мысли, и уже в следующее мгновенье, поражённый, застыл на месте: — Тогда получается: Сталин ни в чём не виноват? Так что ли получается?
Увлёкшись разговором, мы зашли довольно далеко — дошли аж до Центрального кладбища, миновали его и оказались в конце улицы. Справа возвышался холм с Мемориалом воинской славы, слева, через дорогу, за высокой жёлтой стеной забора виднелась покатая крыша тюремного замка. Мне вдруг почудился объединяющий их символизм — неведомый ранее. Я представил себя одним из заключённых, и, хотя стоял тёплый вечер (солнце только начинало розоветь и клониться к закату), поёжился.
— Виноват, — не раздумывая, ответил дед. — Как же не виноват? Кто «тройки» санкционировал? Кто квоты на расстрелы и аресты утверждал? Кто маньяка Ежова на НКВД поставил? Товарищ Сталин и компания. Понять его действия — не значит согласиться с ними, а тем паче одобрить. Жизнь у каждого одна, запасной нет. Невинно пострадавшим, какая разница, за что их расстреляли или в барак упекли — по ошибке, с перепугу или ради высшей цели? Нет никакой разницы! Ну, почистили вы властную верхушку — так те знали, куда шли, а если не знали, то кто ж мешал головой думать? Но простых людей зачем трогать? Они потом воевать пойдут, в тылу трудиться! Кого и что они могут предать, пока война не началась? Какой вам прок губить их понапрасну? Откуда вам наперёд знать, кто как себя в бою поведёт? Тот, кто больше всех лозунгами бросается, может статься, первым наутёк и бросится — и такое бывало, сам наблюдал! А Николай Николаевич Дурново, прекраснейший лингвист, чем для вас был опасен? Диалектами и говорами русского языка занимался — говоры вам чем-то мешали? Обороноспособность подрывали? Так не только самого, но и двух сыновей расстреляли: как это назвать, если не бессмысленным зверством? Евгения, опять же спрошу, Поливанова нельзя было пощадить за гениальность? Японским шпионом зачислили — так ведь немудрено! Он ударения в японском языке исследовал раньше самих японцев — вот она диверсия! Положим, после революции какое-то время заместителем Троцкого числился, но ведь сам же и разругался с Иудушкой! Обязательно его было расстреливать через двадцать лет? Тут, дорогой историк, проблема не с виной — она очевидна…
— А с чем же? — удивился я.
— Не с чем, а с кем, — поправил меня дед. — С обвинителями. Если вы, товарищи дорогие, обвиняете Сталина, не понимая и даже не стараясь понять — если трактуете его действия, как вам удобней и больше нравится, если не хотите разобраться досконально, с учётом всех обстоятельств — то, чем, скажите на милость, вы отличаетесь от ежовских подручных? Ничем! Вы по сути — такие же, как и они! Те тоже, кто не циник, не видели абсурдности обвинений и разбираться не хотели. Вам не нравятся «тройки» и беззаконие? Понимаю! Очень, знаете ли, понимаю! Только тогда назначьте и Сталину адвоката — если уж вы за законность. Говорят: «Осудили культ личности». Неправда! В том-то и беда, что не осудили, а расправились. С каких пор партийный съезд стал судебным процессом? Что это у вас за суд такой, если говорит только обвинитель товарищ Хрущёв, и он же — главный судья? Вы или дайте возможность сказать слово в защиту, или у вас получается такой же митинг на заводе, где требовали расстрелять врагов народа на основании сообщения в газете!
— А-а, — протянул я, кивая, — понятно.
— И кому, скажите на милость, вы хуже делаете? — с горячим недоумением обратился дед к невидимым оппонентам. — Сталину от ваших разоблачений ни холодно, ни жарко: ему что в Мавзолее лежать, что у Кремлёвской стены — без разницы. Это же в ваших интересах разобраться — как было на самом деле! Только тогда вы можете рассчитывать, что и вас при случае не осудят огульно. А если вас, товарищи дорогие, устраивает подобный уровень правосудия, то потом и сами не плачьте!
Профессор достал из кармана брюк пакет табака, запасную трубку, не торопясь, набил её и чиркнул спичкой.
— Ежов — простофиля, — почти деловито сообщил он, не вынимая трубки изо рта и пыхая белым дымом. — Ему, когда назначили главным в НКВД, сразу на лбу можно было писать: «Козёл отпущения». Его же поставили с единственной целью: грязную работу сделать, а потом убрать и на него всю кровь списать. Умный на месте Ежова днями и ночами думал бы, как бы так извернуться, чтобы и в саботаже не обвинили, и кровавым чудищем не прослыть. А этому — словно фитиль в одно место вставили. Думал: чем больше народу расстреляет, тем больше хвалить будут. Вот ему везде заговоры и мерещились. Хвалить-то его хвалили да потом и самого в расстрельный подвал проводили. И, представь себе, он даже в камере смертников ничего не понял — всё сокрушался, что «мало врагов почистил»! Ничегошеньки не понял! А отсюда вопрос: мог ли на его месте оказаться умный? Лично у меня — большие сомнения. Уж больно похоже: специально подобрали ретивого дурачка. А раз специально, то и несёте полную ответственность…