Семь незнакомых слов
Шрифт:
Иветта появилась минут через двадцать, выскочив из кабины лифта. Её запыхавшийся вид говорил, что она всю дорогу сильно торопилась, боясь опоздать, словно её присутствие могло способствовать удачному течению операции. Как и Ромка, первым делом она кинулась внутрь отделения и точно также очень быстро вернулась — не прошло и полминуты. В белой футболке, джинсах и высоких танкетках она мало походила на учительницу, и только неизменившаяся причёска, как у Мирей Матье, напоминала о недолгой поре, когда она преподавала нам математику. Существенный момент: Иветту сопровождал парень в очках, худой и высоченный —
Выйдя из отделения, она оглянулась по сторонам. Неожиданно Ваничкин — он сидел, прислонившись спиной к стене и слегка закинув голову вверх — вытянул руку в сторону кушетки у противоположной стены. В ответ на приглашающий жест Иветта благодарно кивнула, сделала шаг, другой, ещё раз мельком взглянула на Ромку и вдруг пошла пятнами. Несколько секунд она не сводила глаз с Ваничкина — то ли растерянно, то ли даже испуганно. Ромка изображал невозмутимость, но, если принюхаться, можно было уловить запах озона: Ваничкин источал электричество. Овладев собой, Иветта обернулась к своему верзиле, ухватила его за руку и потащила к кушетке. Усевшись, она уронила лицо в ладони, и верзила начал её успокаивать, утверждая, что волноваться пока рано. Нас разделяло метра два.
— Говори что-нибудь, — пробормотал себе под нос Ваничкин.
Я рассказал, что ездил в Москву праздновать день рождения — естественно, умолчав о намерении поступить в театральное училище и о новом грандиозном плане. Москва Ромку заинтересовала: он начал расспрашивать, что там сколько стоит, причём интересовало его буквально всё — начиная с алкоголя, продуктов питания, сигарет и заканчивая электронной аппаратурой и женской обувью.
Постепенно начали появляться родственники пациентов. На площадке становилось тесно. Мы с Ваничкиным уступили свою кушетку, а сами встали у лестничного пролёта — ровно напротив входа в отделение. Когда из дверей показался мужчина в белом халате, Иветта привстала. И снова села, увидев, что её опередил Ромка. Он шагнул к профессору Капельникову, поздоровался с ним за руку. Оба скрылись в отделении. Через секунду-другую, из-за дверей высунулась часть Ваничкина:
— Иветта!
Снова вспыхнув и чуть помедлив, она последовала призыву. Мы с верзилой, как оставшиеся, взглянули друг на друга. Голова у спутника Иветты похожа на треугольник, приделанный одной из вершин к худой шее. Волосы мелко курчавятся. Очки на носу — довольно сильных диоптрий. Видно, что изрядный кусок жизни он потратил на постижение умных книг.
— Добрый день, — верзила сделал два шага в мою сторону. — Можно узнать: а вы кто?
Я пожал плечами: понятия не имею, как ответить на такой вопрос.
— Я имею в виду, — уточнил он, — откуда ваш друг знает мою жену?
— Почему бы вам не спросить об этом у жены?
— А-а, понял: ваш друг — бывший ученик Нины Сергеевны?
— Нина Сергеевна — мама Иветты?
— Да.
— Нет.
— Тогда кто? — повторил верзила и, поняв, что я не склонен продолжать общение, констатировал: — Всё это как-то странно.
Первым из отделения появился Ваничкин. Он мельком глянул на долговязого соперника и кивнул мне, указывая в сторону лестницы. Мы спустились в тёплый вечер и направились к стоянке. Всё норм, деловито-озабоченным голосом сообщил Ромка на улице, операция прошла успешно, теперь нужен хороший уход — он договорился о сиделке, которая бы дежурила ночью у постели матери Иветты.
— А сама Иветта как? — спросил я. — Она поняла, что это ты профессора уговорил сделать операцию?
— Я же ей его представил, — пожал он плечами, — лучший хирург города и всё такое. Остаток денег ему отдал. Пожелал счастливой эмиграции. Должна была…
— Подождите! — мы дошли до угла старого здания, когда за спиной раздался дробный звук танкеток.
Иветта нагоняла нас быстрым (насколько позволяли танкетки) шагом.
— Я вам очень, очень благодарна! — выпалила она Ромке и по касательной мне. — Мама для меня — самый близкий, самый дорогой человек и не представляю…
Ваничкин несколько раз кивнул: дескать, понимаю, о чём вы, но не стоит об этом.
— У вас курица есть? — перебил он Иветту.
— Какая курица? — не поняла она.
— Доктор сказал: первое время — только куриный бульон.
— А-а, да, — Иветта кивнула, — спасибо, есть.
— Точно?
— Сейчас зайду в магазин, а почему…
— А термос? Ну, в чём бульон нести?
— Термос есть.
Ромка соображал секунды две.
— Хорошо, — решил он, — кур вам сегодня завезут. Где-то через час-полтора.
— Нет, зачем вы, — запротестовала Иветта, — не надо! Я сама!.. Я хотела спросить: как вы узнали? И вообще… что это было? Вы за мной следите, да?
На эти вопросы Ваничкин предпочёл не отвечать. Он достал из нагрудного кармана рубашки визитку и протянул её Иветте:
— Вот: рабочий и домашний. В любое время.
Она рассеянно глянула в визитку и снова перевела взгляд на Ромку:
— Зачем это вам? Меня не надо опекать. Прошу вас: не стоит!
Ваничкин нахмурился:
— Если не я, то кто? Больше некому.
— Но зачем это вам?
Ромка немного помялся.
— Я вас люблю, что тут непонятного? — буркнул он. — И хочу, чтобы вы стали моей женой.
Огромные карие глаза Иветты стали ещё шире. Она выдохнула: «О, Боже!», резко развернулась и зашагала к больничному крыльцу, у которого её уже ждал долговязый спутник. Но, пройдя метров двадцать, развернулась и снова подошла к нам.
— Извините, я не помню, как вас зовут, — сказала она Ромке. — Помню фамилию, а имя — нет.
Мы переглянулись: нам просто в головы не приходило, что Иветта может не помнить Ромкиного имени.
— Там на визитке есть, — зачем-то подсказал я.
— А-а, на визитке…
— Роман, — произнёс Ромка, слегка опешив, — Ваничкин.
— Хм, «Генеральный директор», — усмехнулась она, рассматривая визитку. — Надо же… А почему не просто «директор»?
Ромка пожал плечами:
— Какая разница? Можете «генеральный» зачеркнуть.
— Действительно, неважно, — согласилась она. — Так вот, Роман Ваничкин, ещё раз повторю: я вам очень благодарна за то, что вы сделали для моей мамы — благодарна, как только могу быть благодарной. Но убедительно прошу: больше мне помогать не надо! Просто исчезнете из моей жизни — это самое лучшее, что вы можете для меня сделать. Ну, правда же! — в конце, чтобы смягчить резкость своих слов, она почти по-дружески улыбнулась, призывая Ромку образумиться и не молоть чепуху.