Семь незнакомых слов
Шрифт:
— Как думаешь: я её не сильно напугал?
— Да вроде нет, — я пожал плечами. — Главное, теперь, когда её увидишь, больше не говори о любви: она уже всё поняла. Лучше покажи ей свой обалденный внутренний мир — про Пифагора что-нибудь задвинь! Или про братьев Стругацких! Пусть она не думает, что у тебя только деньги на уме!
Ваничкин глянул на меня со скепсисом, словно я предлагал ему выучить несколько лирических стихов и блеснуть ими перед Иветтой, но никак не прокомментировал.
— Ладно, — сказал он, — поехали за курицей...
В магазине Ромка
— Ты, конечно! — Ваничкин удивился. — Где я тебе сейчас другого человека найду?
— Я?! — поразился я. — Ты сбрендил! Она же меня с тобой только что видела!
— И что?
— И то… — я не знал, как объяснить, что мне относить продукты ни в коем случае нельзя: тогда весь имидж Ваничкин, как крутого парня, решающего проблемы, разом померкнет. — Ты же сам сказал: «Кур доставят» — я и подумал, что кто-нибудь доставит. И Иветта так подумала. А теперь… Ну я не знаю… Неужели ты сам не чувствуешь, что всё это отдаёт доморощенной самодеятельностью?
Ромка сказал: ничего он не чувствует, потому что, когда обещал, что кур привезут через час, не уточнял, кто именно это сделает, и вообще ему не хочется в это дело больше никого впутывать, потому что про Иветту знаю только я и случайные незнакомые люди, которые доставляли ей цветы. Против этого возразить было нечего, и, кроме того, я понял, что, если откажусь, Ваничкин ни за что не одолжит мне сто долларов — внушительную сумму, которой должно хватить на первое время в Москве. Это было мерзкое чувство — словно я соглашаюсь только из-за денег, хотя на самом деле...
— Ладно, — сказал я, — секундантом было страшнее…
В целях конспирации мы припарковались в соседнем дворе. Ромка тоже вышел из машины, и я по наивности подумал, что он хочет помочь донести пакеты до подъезда Иветты. Но Ваничкин сказал: ему лучше перед Иветтиными окнами не мелькать, а в машине просто так сидеть опасно, — кто-то из жильцов дома может решить, что он — киллер, который кого-то выслеживает, подумать: «Не меня ли?» и выстрелить первым. Он проводил меня до начала Иветтиного двора и там отдал второй пакет.
— Слушай, а если откроет дрыщ? — засомневался я. — Что тогда? Спросить, как в прошлый раз, только наоборот: женщина в доме есть, так что ли? Или, что ты готов встретиться с ним в любое удобное для него время?
— Иди уже, остряк, — недовольно буркнул Ваничкин, — там разберёшься. Скажешь ему: позови Иветту. Действуй по обстоятельствам!
Я шагнул в тусклый подъезд, в котором за четыре года, кажется, ничего не изменилось — я узнавал тёмно-зелёные стены и потрёпанные почтовые ящики. Уже перед дверью пришла фантастическая мысль: а вдруг каким-то невероятным образом снова выйдет мама Иветты? Увидит меня и скажет: «А-а, это снова ты?».
Я нажал кнопку замка, и вскоре послышались лёгкие шаги.
— Кто? — послышался голос Иветты.
— Доставка.
Щёлкнул замок, дверь приоткрылась. Иветта — уже переодетая в домашний халатик — увидела меня с пакетами и с порога выдала торопливое: «Нет-нет-нет!», крутя головой из стороны в сторону. Я подумал, что она тут же захлопнет дверь перед моим носом, но позади Иветты показался долговязый, тоже уже переодетый в белую футболку с рисунком. Он спросил: «Кто там?», Иветта обернулась, сказала: «Иди в комнату» и вынырнула на лестничную площадку, лёгким движением прикрыв за собой дверь.
Сторонясь, я сделал шаг назад. В домашних тапочках Иветта была ростом мне под подбородок, и её лицо сделалось тревожно-скорбным.
— Скажите, я была не слишком резка, нет? — спросила она, словно уговаривала саму себя. — Кто знает, если бы он не вмешался, всё могло быть… очень плохо. Инфекцию могли занести, заражение крови… знаете сколько случаев… хорошие специалисты все поразъехались… И в сравнении с этим… Мне не следовало… Он… не оскорбился?
Я покачал головой и опустил пакеты на пол.
— Это ведь он цветы присылает, да?
— Ну-у… — я не был уверен, что могу открыть этот секрет.
— Сейчас, что уж, — вздохнула она, отвечая сама себе, — и так понятно: он. Я почему-то сразу заподозрила. А потом подумала: мало ли — может, это кто-то из бывших маминых учеников? Знаете, она одно время преподавала малолетним преступникам, и вот однажды ей на День учителя домой принесли шикарный букет бордовых роз. Понимаете, сам её бывший ученик сидел в тюрьме и решил любимой учительнице на праздник сделать подарок! Правда, это лет пятнадцать назад было… Ну вот я и тешила себя надеждой, что это кто-то другой… А сегодня увидела его в больнице и поняла: чудес не бывает…
Разговаривать со скорбным лицом Иветты было непросто. Чтобы скрыть смущение, я кашлянул в кулак и сочувственно вздохнул.
— И что теперь делать? — продолжала вопрошать она. — Теперь точно придётся уезжать… Скажите, вы его друг или… подчинённый?
Я ответил: друг. И зачем-то с горделивой вескостью добавил: подчинённым такие дела не доверяют.
— Вы думаете, у него это серьёзно? — Иветта всё время пыталась заглянуть мне в глаза, и на несколько секунд мы встречались взглядами, но почему-то мне каждый раз хотелось отвести глаза в сторону. — Как ему объяснить, что… что он хочет невозможного?
— Хороший вопрос, — признал я. — Понимаете, как бы это сказать… Он слишком давно… хочет. Кажется, он влюбился в вас, как только увидел.
— О, Господи! — выдохнула она. — Это же никакая не любовь, а не изжитые подростковые комплексы…
Я пожал плечами: час назад Иветта относила Ромку к людям, которые ни перед чем не комплексуют, а теперь подозревала в подростковых комплексах.
— …и как капризный подросток, он думает, что может меня купить, понимаете?..
Отчасти она была права: Ваничкин решил заработать кучу денег, чтобы покорить её. И в то же время — неправа.