Семь с половиной женихов Евангелины
Шрифт:
Темнота замолкла, лишь изредка судорожно всхлипывая.
– Давай свою мазь, - вздохнула, наконец, темнота.
***
– Эй!
– воскликнула я так громко, что эхо чуть не оторвало уши Черному Дракону.
– Это что еще такое?!..
– А? Что?
– подскочил тот.
Я пылала праведным гневом.
– Это!
– я ткнула пальцем в волшебное зеркало так яростно, что по его глади пошла легкая рябь.
– Я тебя спрашиваю, что это такое?!
За зеркальной гладью Берни - мой славный, добрый застенчивый оборотень Берни!
–
– А что такое?
– спросил Дракон, рассматривая эту бесстыжую сцену.
– Ты же сказала, что выбрала?
– Я выбрала!
– кипела я, топая ногами.
– Но даже если и так - это мои женихи! Они меня идут спасать, а не с местными девицами заигрывать! Вот и пусть спасают! А эти вертихвостки лесные пусть сами себе женихов ищут!
– Но он с ней не заигрывает, - сказал Черный Дракон, внимательно рассматривая Берни в зеркале.
– Он ее лечит. Видишь - натирает ей ожоги заживляющей мазью? И вообще, отвернись. Он не одет.
– Не отвернусь! Чего я там не видела!
– яростно кричала я, терзая собственный кружевной фартучек, будто он в чем-то был виноват. Черный Дракон поперхнулся от неожиданности.
– Что это такое - с моими женихами заигрывать на моих глазах?!
– Но тебе же не нужен кто попало, - попробовал урезонить меня Черный Дракон.
– Ты же хотела узнать кто за тобой придет, а кто остановится на полдороге?
– Ничего я знать не хотела!
– выкрикнула я, пылая праведным гневом.
– Нет, ты посмотри -и этот Эмиль туда же! Что он делает?! Что он делает, я тебя спрашиваю?! Он ее тискает!
– уничтожающе выдохнула я, тыча пальцем в зеркало.
– Он! Ее! Тискает!!!
– Он снимает мерки, - возразил Черный Дракон, слегка озадаченный моей реакцией.
– А ты, оказывается, ревнивая?
Я не нашла что ответить. Ревнивая? Ну и пусть! Но на это я не подписывалась! Видеть не хочу, как мои женихи ухаживают за другими девицами! А потом этими же руками будут меня за руку держать!?
– Выпусти меня сейчас же!
– прорычала я.
– Нет, - ответил Черный Дракон спокойно.
– Тот, кто похищен, не выбирает, когда срок его похищения кончится.
– Ах так!..
Что так - я не знала. То, что надо бежать отсюда, было совершенно ясно, но как?..
Лучше всего мне думалось, когда я двигалась. Быстро и нервно. Например, с метлой в руках. Или с тряпкой. Поэтому я с треском вырвала кусок из полотнища, покрывавшего раньше зеркало, и принялась вытирать пыль со всех полочек и оконных рам, лихорадочно соображая, как мне отсюда выбраться, чтобы не растерять всех женихов в этом спасательном путешествии.
– Я придумаю!
– пыхтела я, оттирая витраж так, что он засверкал на солнце всеми цветами радуги.
– Я обязательно придумаю!
***
Белая волчица девицей была весьма долговязой, длинноногой, худощавой, по-мужски широкоплечей, и по-девичьи хрупкой, с торчащими ключицами и тонкой длинной шеей. У нее было упрямое скуластое лицо со светло-зелеными злыми глазищами и белоснежная грива волос. Почти полное отсутствие груди компенсировалось довольно красивыми бедрами, и Эмиль, осматривая свою неожиданную клиентку, сжавшуюся в комочек и выставившую острый позвоночник, только восторженно цокал языком.
– Приступим, пожалуй!
– с хрустом размяв пальцы, воскликнул Эмиль.
– Жги!
– скомандовал Михаль, сам в приятном предвкушении творчества. И Эмиль зажег.
Всех прочих, не имеющих отношения к преображению девушки, выставили вон за дверь, в ночь, зажгли побольше свечей, и приступили.
С ловкостью фокусника, достающего из шляпы кролика, он откинул полу своей охотничьей куртки, обнаружив богатейший арсенал профессиональной швеи, аккуратно размещенный рядками на подкладке.
Тут были и иглы разных размеров из самой лучшей стали, и вдеватели ниток, и катушечки с разноцветными нитями, и мешочки с пуговками и крючками, и маленькие ножнички, и большие солидные ножницы. И даже сантиметровая лента и золотой наперсток.
Михаль белым портняжным мелком прямо на полу привычно записывал цифры, которые диктовал ему Эмиль, опутавший своей сантиметровой лентой всю девушку, с головы до ног.
– Сейчас-сейчас, - возбужденно бормотал Эмиль, бесцеремонно стаскивая с Роланда его сюртук.
– Вам с вытачками, без? Ах, вы ж не понимаете... Может, по подолу воланчик пустим? Ах, вы же не видели. а на корсетик крючочки серебряные, черные? Ах, вы ж не пользовались.
Эмиль свои ножницы и иголки наверняка заколдовал, потому что казалось, что ткань распадалась на части под его ножницами в один взмах и снова сшивалась в единое целое, но во что-то новое, в один стежок.
Акмаль, похмыкивая, зажав в зубах гвозди, прибивал подметки к новым сапожкам из гоблиновой кожи. Эмиль маленьким шилом прокалывал гоблиновую кожу, очень похожую на тонкую шкурку осетра, и тянул прочные шелковые нити, сшивая плотный корсет.
Пользуясь тем, что модель сидит, съежившись и упрятав свое нескладное худое тело от посторонних глаз, Михаль приступил к стрижке, тем более, что затылок волчицы, намазанный мазью, почти зажил.
– Волосы как атлас, - нахваливал Михаль, стрекоча серебристыми ножницами над головой настороженной девушки.
– Ах, разве можно с такими волосами бегать по лесу? Вам надо сиять в обществе!
От его манипуляций белые волосы девушки становились на затылке все короче, а на макушке как будто все длиннее, и, растрепанные в художественном беспорядке, сделали девушку как будто еще более дерзкой.
Меж тем Эмиль закончил возиться с юбкой и корсетом и вручил их, раздуваясь от гордости, девушке.
Он сшил ей кокетливую короткую юбочку, круглую, как фонарик, из серого шерстяного клетчатого драконьего сюртука. Корсет из гоблина с такими же круглыми, как фонарики, рукавчиками, и крохотную шляпку в волосы, с атласной лентой из драконьего галстука.