Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
— Настенька, мигом неси жбан кваса из погреба для дорогого гостя, — отдал распоряжение старшей дочери Черников. Настасья проворно вскочила из-за стола и упорхнула.
— Как заказ мой? Порадуешь? — спросил Строганов.
— Непременно порадую, — ответил мастер. Он тоже вышел из-за стола, открыл один из сундуков, достал из него сундучок поменьше из кедрового дерева, красиво отполированный. В сундучке оказались серебряные кубки, два десятка. Черников поставил их в две шеренги перед заказчиком. Кубки ещё не успели потемнеть и сверкали зеркальным блеском. Разукрашены они были тонким выгравированным червлёным узором, воссоздающим виноградную лозу.
— Хорошая работа, ничего не скажешь. Порадовал, Григорий Петрович, — сказал Строганов, взяв один из кубков и с восхищением разглядывая его. — Вот тебе за труды, как условились.
Он вынул из-за пазухи увесистый кожаный мешочек на шнурке, туго набитый серебряными монетами, и протянул Черникову.
— Балуете, Пётр Семёнович, — сказал из приличия мастер.
— Выучишь Ваську, возьми в руки первое его изделие, выполненное самостоятельно... Смогу убедиться, что вещица получилась добротная, получишь ещё свой куш за то, что был усердным Васькиным учителем.
— Постараемся, Пётр Семёнович. Василием я вполне доволен. Парень способный, работящий и уроки легко схватывает.
— Неспособного мы бы тебе в ученики не отдали.
Строганов сердечно благодарил Григория Петровича за выполненную работу, которая ему не просто понравилась, а вызвала восхищение. Даже расцеловал его по-простецки, а Василия потрепал по плечу. Хозяин проводил знатного гостя до санок, Василий нёс вслед за ним сундучок с кубками.
Дежнёв подумал: вот ведь каков он, Строганов. Ох, не прост, не прост. Добряк, щедрая душа, и простак — это только внешняя оболочка. А какой он на самом деле? Черников-то знает. Ведь какую силу да власть забрали Строгановы в крае. Пожалуй, сам воевода постарается всячески угодить такому всесильному семейству.
Девушки убрали со стола. Подмастерья удалились в мастерскую. Вернулся Черников и сказал постояльцам:
— Вам горница приготовлена. Отдыхайте. Небось устали с дороги.
Алекса сразу воспользовался приглашением и отправился отдыхать. Дежнёв же не пошёл спать вслед за товарищем, а хотел потолковать с Григорием Петровичем наедине.
— Мастерство ваше от родителя передалось? — спросил он Черникова.
— От батюшки. Великий умелец был.
— Вы коренные устюжане?
— Нет, новгородские мы. Когда Иван Грозный Великий Новгород погромил, жестокое избиение новгородцев учинил, семья наша с Божьей помощью уцелела. В погребе отсиживались, а потом бежали на Север. Были и другие новгородцы, среди которых и искусные мастера, нашедшие убежище в Устюге. Здесь у батюшки моего и других умельцев ученики появились. Некоторых Строгановы в Сольвычегодск переманили.
— Что за люди эти Строгановы?
— Не ведомо тебе разве — первые богачи на Севере. Владельцы огромных угодий, солеварниц, железоплавилен, кузниц. Держат в руках торговлю с Сибирью.
— Ведомо, что первые богачи. Ну, а каковы они вообще?
— Не просто ответить. Как бы две личины у них. Видел только что здесь Петра? В простоватой одежонке, меня облобызал запанибрата, деньгами швыряется... Заказы свои оплачивает щедро — не могу пожаловаться. И все Строгановы такие. Широкие русские натуры, щедрые, деятельные. Пыль в глаза умеют пустить. Сольвычегодск красивыми храмами украсили. Такие хоромины себе отгрохали, трёхэтажные, с башнями — не купеческие — царские палаты. Московский государь Михаил Фёдорович с ними считается. Пожаловал Строгановым титул «именитых людей». Это означает, что Строгановы не могут теперь быть судимы обычным воеводским судом. Только сам царь им судья.
— Ты сказал, Петрович, Строгановы двулики. Я увидел пока только одну личину. А какова вторая личина?
— Алчны непомерно, мстительны и жестоки к тем, кто им дорогу перешёл. Скольких соседей разорили и владения их к своим рукам прибрали. Скольких купцов, кои путались у них под ногами, по миру пустили. Попробовал бы ты Строганова против шерсти погладить...
— Что бы тогда?
— А думай сам. Молчу. Грех о благодетелях плохо говорить. Как бы там ни было, Строгановы заказчики мои щедрые, кормильцы мои, можно сказать.
Дежнёв понял, что более ничего не добьётся от Черникова, что касается строгановского семейства, и постарался перевести разговор на другую тему.
— Что-нибудь о Федьке Гвозде слышал?
— Кто же о нём не слышал?
— Думаешь, изловят его Строгановы?
— Думаю, изловят. Что задумали они, так оно и непременно будет. Никаких денег не пожалеют, чтобы добиться задуманного. Надо бы Федьке уйти за Каменный пояс, затеряться в сибирских просторах, затаиться, имя сменить. Да не таков он, говорят, упрямец. Да и Строгановы великие упрямцы. Вот и нашла коса на камень.
Отоспавшись досыта, Семён с Алексой явились в воеводскую канцелярию. Там уже собралось немало других северян, пожелавших завербоваться в сибирскую службу. Узнали, что формируется большая партия новобранцев — казаков, которая и выступит в поход ранней весной, как только пройдёт ледоход. С каждым беседовал старший подьячий, немолодой уже, плотный, коренастый мужик с окладистой седоватой бородой. Просмотрев грамотку Семёна, он стал расспрашивать, в каких ремёслах пинежанин искусен, умеет ли хорошо плотничать, мастерить всякую домашнюю утварь, мебель, может ли скатать пимы.
— От отца научился бондарному делу, — ответил Семён. — Могу кадушку смастерить. Отсюда и прозвание наше Дежнёвы. И плотничать научен. Избу срубить, аль дощаник построить сумею. На то мы и поморы. А пимы больше брат катал.
— Это хорошо, коли дощаник построить можешь, — поощрительно сказал старший подьячий. — Занесём тебя в реестр, и пойдёшь трудиться на лодейный двор.
Туда же записал и Алексу Холмогорова. Корней Кольчугин, как это неожиданно обнаружилось, оказался грамотеем, и его поставили в команду писцов. Корней не возражал. Убогих мужичков поставили на нехитрую работу — конопатить и смолить лодки и дощаники.