Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
— Ладно уж, — милостиво согласился апостолоподобный пастырь.
Когда возвращались с похорон, Дежнёв услышал, как Корней спросил Тимофея:
— Правильно ли ты поступил, когда просил батюшку молиться за Фёдора? Ведь самоубийца он.
— Если по правде, то убиенный строгановскими убийцами. Не по своей воле Федька руки на себя наложил. Вынудили. Хотел уйти от позора и не дать палачам своим возрадоваться. Так что вины его перед Богом никакой нет. И впредь буду молиться за него, убиенного.
— Пожалуй, ты прав, Тимофей.
Дежнёв понял, что речь шла о Федьке Гвозде, которого таки изловили недруги. Сдержали своё слово Строгановы. Определённо Тимофей был из ватаги Гвоздя, мужик отчаянный и себе на уме.
Никогда Семён Иванович не расспрашивал Тимофея о его прошлом и о его лихом атамане Гвозде. Не лез к нему в душу. Когда же вместе исходили многие вёрсты сибирских дорог, не один пуд соли вдвоём съели, оттаял Тимофей, разговорился и поведал Семёну многое, в том числе и о горьком конце атамана Федьки Гвоздя.
Дальнейший путь шёл вверх по Усолке, притоку Камы, затем по другим небольшим речкам камского бассейна, через перевал у Павдинского камня. За перевалом находилась деревня Подпавдинские избушки. Дорога спускалась по восточному склону Уральского хребта, пересекала речку Павду, приток Ляли, в свою очередь впадавшую в Сосьву, далее переходила через Лялю и вдоль реки Мостовой, притока Туры, выходила к Верхотурью. Все эти реки уже принадлежали к обскому бассейну.
Когда малая глубина горных речек и частые перекаты сделали дальнейшее плавание на лодках невозможным, путники оставили лодки и воспользовались другим видом транспорта — лошадками. Лодками могли теперь воспользоваться люди из встречного потока, те, кто следовал из Сибири на Запад. А Дежнёв и его спутники перегружали поклажу в повозки и на вьюки. И здесь немногочисленное местное население, русские и пермяки, облагались обременительной трудовой повинностью, вызывавшей ропот. Двигались медленно по скверной ухабистой дороге, размытой дождями.
Каменный пояс поражал своей суровой красотой. Склоны гор покрывали хвойные леса, которые лишь иногда прерывались березняками и осинниками. Вдруг лес расступался и открывал каменную проплешину или серый утёс, сглаженный веками. Иногда утёс принимал очертания то какого-то нереального сказочного существа, то просто сторожевого столпа. В речных долинах изредка встречались деревушки, где лес уступал место сочным лугам и пашням.
Дежнёв, Холмогоров и Тимофей держались вместе, сопровождая повозку, груженную мешками с мукой и солью и личными пожитками. Случалось, повозка застревала в грязи и в глубоких выбоинах. Малорослая лошадёнка напрягала все мускулы, храпела от натуги, но сдвинуть с места телегу никак не могла. Тогда все трое и ещё возчик приходили на помощь и подталкивали повозку. Если и это не помогало, звали на помощь других спутников.
Возчик попался разговорчивый. Он беспрестанно жаловался:
— Опять тиун подрядил в извоз... А у нас пора косить. Сколь время теряем.
— Почему у вас такая дорога скверная? — спросил Тимофей. — Я слышал, ещё царь Борис повелел верхотурскому воеводе проложить добротную дорогу от Соликамска до Верхотурья.
— Рассказывают старики, что всех взрослых мужиков из здешних деревень загнали, чтоб гати прокладывать через трясины, топкие места камнем и землёй засыпать, лесные завалы убирать, пни корчевать, мосты через реки построить.
— Значит, плохо старались.
— Ещё как старались. Да лет-то сколько прошло с тех пор, как царь Борис преставился.
Возчик рассказал, что время от времени дорога чинилась, обновлялась прогнившая гать, засыпались камнем и песком выбоины. Но проходило некоторое время, и сносило весенним паводком мосты, подгнивала и ветшала гать, рушились на дорожную просеку старые деревья. В распоряжении воеводы не было достаточно людской силы, чтобы регулярно поддерживать дорогу в сносном состоянии. Места здесь были сравнительно малонаселёнными. В дождливую осеннюю пору и в весеннюю распутицу дорога становилась почти недоступной. Поэтому путём из Соли Камской на Верхотурье предпочитали пользоваться либо в сухое летнее время, либо зимой. В зимние месяцы его удавалось покрыть за восемь дней. «А в которое время дорога испортится, инно ден в девять или десять» — сообщает нам один старинный источник. В Верхотурье ожидали вскрытия сибирских рек, чтобы продолжать путь водой.
Дежнёв и его спутники переходили Каменный пояс ранним летом. Они могли убедиться, что дорога эта, несмотря на все её неудобства, была оживлённой. В обоих направлениях шли по ней купеческие караваны с товарами, скакали гонцы с царскими грамотами и донесениями воевод. В Сибирь шли партии переселенцев и новобранцев, повёрстанных на сибирскую службу, и отдельные чиновные люди, получившие назначения в города Сибири. Навстречу Дежнёву и его спутникам попадались купеческие караваны с мягкой рухлядью. Встретился немолодой уже боярский сын, служивший воеводой в одном из отдалённых сибирских городов. Ехал он, обременённый чадообильным семейством и большим грузом всяких пожитков, накопленных правдами и неправдами на воеводстве. Отбыв свой срок службы, он возвращался в Москву, надеясь получить тёплое местечко в сибирском приказе.
В те времена отчасти пользовались и более южным путём в Сибирь по реке Чусовой, левом большом притоке Камы, и её притоками, далее преодолевали водораздел и оказывались уже за Каменным поясом, в обском бассейне. Но северный путь через верховья Камы, Соликамск и Верхотурье казался предпочтительнее. Им пользовались ещё с конца XVI века. Этот путь в большей мере тяготел к тогдашним центрам торговли на русском Севере — Великому Устюгу, Вологде и Архангельску. Нельзя забывать, что Архангельск в то время был единственным русским морским портом, через который шла пушнина, пользовавшаяся большим спросом в западноевропейских странах. Монархи этих стран на торжественных выходах появлялись в горностаевых мантиях, отделанных мехом сибирского зверька.
Лето подходило к концу. Дни ещё стояли жаркие, но ночи становились прохладнее. На привалах люди грелись у костра, а на ночь укладывались спать на охапку хвои, заменявшую постель, — неприхотлив помор и вынослив.
Шли на восток коренастые плечистые бородачи с лицами, опалёнными зимними стужами, летним зноем, морскими ветрами. Шли навстречу открытиям и подвигам.
Стиснутая горными склонами лощина спустилась в речную долину. Ельник расступился, и открылась река, довольно широкая и полноводная. Это была Тура. Вскоре показались строения Верхотурья, значительного по тем временам города с деревянным острогом. На фоне простых изб выделялись воеводские хоромы, храмы, гарнизонная изба, торговые ряды.
Верхотурский воевода, не старый ещё человек в длиннополом суконном кафтане, отделанном лисьим мехом, встречал колонну прибывших. Сказал сотнику приветливо:
— С благополучным прибытием вас на сибирскую землю.
Сотник в ответ поклонился воеводе в пояс. А воевода продолжал:
— Дальнейший ваш путь лежит на Тобольск, главный город всея Сибири. Поплывёте широкими реками, Турой, Тоболом. Там, где Тобол впадает в Иртыш, и Тобольск стоит.
На реке у причала вытянулась вереница баркасов, дощаников с мачтами, на которых белели приспущенные паруса. Все суда были готовы принять грузы и новых государевых служилых людей. Воевода ждал прибытия колонны.