Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
— А вот при чём. Придётся нам писать объяснения для воеводы. Почему Кузьму не уберегли. А если Кузьма такой хилый и неживучий — почему в поход взяли? Почему в реестре значится полтораста душ, а довезли полтораста без одного? А ведь можно сего молодца в реестр внести, когда Кузьма Богу душу отдаст. Думаю, что ждать этого надо со дня на день.
— Но ведь Кузьма-то внесён в реестр.
— Да, внесён. Ведь этот экземпляр реестра собственной рукой переписывал. Много дней трудился. А вот теперь той же самой рукой напишу приложение.
— Какое ещё приложение?
— А вот... Накануне отъезда партии из Устюга Кузьма такой-то, по причине болезни, был заменён рабом Божьим таким-то. И никто не придерётся к нам, не заставит писать объяснение.
— Ловко надумал, Корней. Неплохо бы так поступить. Но вот что меня смущает... Не разбойник ли он?
— Да не похож он на разбойника. Уж очень чистенький, держится уверенно. Почему здесь оказался? Может, с родителями не поладил, может, невеста обманула, может, тиун обидел... Или просто лихая головушка, размечталась о Сибири, о дальних землях.
— Говоришь, словно близко знаешь его.
— Откуда мне его знать. Впервые вижу.
— Ладно, пусть будет по-твоему. Сведи его к надёжным людям. Есть такие на примете?
— Есть. Лично мне известные. Один с Пинеги, другой с Холмогор.
— Пусть всё же присматривают за ним.
Корней покривил душой, когда утверждал, что впервые видит этого мужика, Тимофея Колупаева. А был Тимофей из ватаги Федьки Гвоздя, за которым так упорно охотились Строгановы. И чуял сердцем Корней, что неспроста появился в этих краях Тимошка. Ох, неспроста. Видать, стряслась беда с Федькой, великая беда. И от великой беды уходил в Сибирь Тимошка.
Кольчугин повёл Тимофея к цели не прямой дорогой вдоль берега, а тропинкой, уклонявшейся в лес.
— Ну, здравствуй, Колупаев. Вот нежданная встреча. Что с Фёдором?
— Приказал долго жить, — хриплым, сдавленным голосом не сразу ответил Тимофей.
— Как это случилось?
— Нашёлся среди нас иуда. Прельстился на строгановские серебреники. Выдал Федьку. Мы в глухой заимке отсиживались. Федька и ещё двое наших в баньке парились. Третий на страже стоял у входа. Зазевался или замечтался и не заметил, как вооружённые люди подкрались. Стражника сняли и всех, кто был в баньке, взяли, как говорится, голыми руками.
— Как ты-то уцелел?
— Ушёл в это время в соседнюю деревеньку к дролечке. Вот и не попался в ловушку.
— Тебе повезло. Что было с Федькой дальше? Не томи, рассказывай. Или не знаешь?
— Всё знаю, Корней. В Сольвычегодске у нас свои глаза и уши. Когда вытащили Федьку из баньки распаренного, позволили ему одеться, обуться. Обоих спутников его, однако, прикончили. А самого привезли в город и засадили в темницу.
— Умеют держать своё слово Строгановы.
— В темнице запоры крепкие, решётка на оконце надёжная — не выломаешь. Мечется Федька по темнице туда-сюда, сообразил, что не выбраться. Знал ведь, что его ожидает — принародное сечение до смерти. Когда хватали Федьку в бане, обыскали, отобрали складной нож. Фёдор однако хитёр был. Утаил другой нож, спрятанный под подкладкой голеница сапога. Вытащил нож, снял с себя холщовую рубаху, разрезал её на узкие ленты, сплёл крепкую верёвку и закинул её на оконную решётку. Когда пришли за ним утром палачи, Федька Гвоздь висел в петле бездыханный. Не могли возрадоваться Строгановы.
— Когда это случилось?
— Через день после вашего отплытия.
— А что случилось с остальной ватагой?
— Не знаю. Наверное, разбрелись кто куда, затаились среди зырян. Их Федька не обижал.
Корней привёл беглеца к Дежнёву и сказал ему:
— Это Тимофей, земляк наш. И теперь собрат. Сотник распорядился принять его. Накорми с дороги.
А Тимофею Кольчугин сказал доверительно, указывая на Дежнёва:
— Это Семён с Пинеги. Можешь на него положиться.
— Чьих будешь? — испытующе спросил Тимофея Дежнёв.
— Северянин.
— Я тоже северянин. А поточнее?
— Потом он тебе расскажет о себе, — остановил Семёна Корней. — А сейчас не терзай его вопросами. Видишь ли... Тимофей недавно потерял близкого содруга. И ему тяжко на душе.
Спустились по Каме до Соликамска, где устроили большой привал, пополняя съестные припасы. Город располагался на камском притоке Усолке вблизи её впадения в Каму. На высоком берегу располагался кремль, окружённый бревенчатой стеной с большим рвом. Главные ворота, Спасские, выходили к реке. В кремле находились палаты воеводы, гарнизонная изба, дома богатых купцов, амбары с припасами. Кремль охватывали кварталы посада, пёстрого, разноликого. Здесь обитал всякий бедный люд, мастеровые. Их убогие избёнки, топившиеся по-чёрному, соседствовали с купеческими хоромами, торговыми рядами, храмами. Дежнёв насчитал восемь церквей. Некоторые из них с шатровыми завершениями были очень красивы. Богатые постройки города щедро украшались затейливой деревянной резьбой, как обычно на русском Севере.
Жители города издавна занимались соляным промыслом — отсюда и его название, Соль Камская. В самом городе можно было увидеть огромные бревенчатые амбары соляных варниц. Камская соль поступала отсюда в Москву. Обозы с солью шли во все города России. С добычей и продажей соли была связана богатая и влиятельная торгово-промышленная верхушка Соликамска. Город также приобрёл важное значение на пути из европейской части страны в Сибирь.
Умер Кузьма. В последние дни он совсем ослаб, осунулся, заходился в судорожных приступах кашля, отхаркивая кровянистые сгустки. А умер спокойно — под утро уснул, обессиленный, и не проснулся. Обнаружили его в лодке бездыханного, скрючившегося в неестественной позе.
Дежнёв сообщил сотнику о кончине Кузьмы.
— Займись усопшим, — распорядился сотник. — Похороните его по-христиански. И пусть Кольчугин тебе поможет.
Они отыскали столяра, который наспех смастерил из досок простой некрашеный гроб. Обмыли покойника, уложили в гроб и свезли в ближайшую церковь. К ним присоединились несколько устюжан, знавших Кузьму по работе на Лодейном дворе, и ещё Тимофей, угрюмый и молчаливый. Священник, худой пышнобородый старик, похожий на иконописного апостола, совершил обряд отпевания. Тимофей попросил его помолиться за упокой души новопреставленного раба Божьего Фёдора.
— Сродственник твой, что ли? — спросил священник.
— Да нет... — неохотно ответил Тимофей. — Содруг. Охотились вместе.
Кузьму похоронили в ограде церкви среди тесно сгрудившихся могильных крестов. Сперва пастырь упрямился, не хотел хоронить покойника у храма рядом с именитыми горожанами.
— Везите на погост за городом, — говорил он. Тогда Тимофей порылся по карманам кафтана, отыскал две тяжёлые серебряные монеты с царским ликом и протянул священнику.
— Вот, батюшка... Прийми на нужды храма. А государева человека дозволь предать земле здесь.