Семейный портрет с колдуном
Шрифт:
– Родители переехали из Линтон-вилля, четыре года назад, - сказала я, понимая, что мои шансы стремительно приближаются к нулю. – В прошлом году они умерли. Насколько мне известно, родственников у них не было. По-крайней мере, мне они не известны.
– А где вы жили в Линтон-вилле? Может, соседи вспомнят ваших родителей и вас?
– Вишневый переулок, - ухватилась я за этот шанс. – У нас был дом из белого камня, а во дворе – колодец.
– Думаю, вы можете съездить туда, - предложил священник, - поговорите с тамошними жильцами, с соседями,
– Да, благодарю, - пробормотала я, неловко доставая из сумочки пару монет и бросая их в кружку для подаяний.
Деньги принадлежали Вирджилю Майсгрейву, и, по сути, я не имела права их тратить. Но если граф – виновник моих неприятностей, то вполне справедливо, чтобы он и платил за расходы.
Подбодрив себя этими мыслями, я заплатила местному кучеру, хорошо знавшему город, и попросила отвезти меня в Вишневый переулок. Я быстро нашла нужный дом, и он был совершенно таким, как я помнила - стены из белого камня, круглый колодец, закрытый решеткой…
Из дома ко мне вышла молодая женщина, держа на руках двухгодовалого ребенка, который серьезно и внимательно рассматривал погремушку, сделанную из маленькой тыквы – высушенной, насаженной на палочку и расписанной яркими красками.
Узнав, кто я такая, и что мне нужно, дама посмотрела на меня с удивлением.
– Вы – дочь прежних владельцев? – изумилась она. – Кто бы мог подумать…
– Произошла путаница с моими метриками, - я пропустила ее слова мимо ушей, потому что обрадовалась, что хотя бы имя моих родителей знакомо этой милой женщине, - теперь мне надо подтверждение от соседей или родственников, что я – именно та, кем являюсь. Звучит глупо, но сами понимаете, какое неудобство это причиняет… Можно ли мне сослаться на вас в заявлении к мэру?
– О, простите, - она растерялась, - но я вряд ли смогу вам помочь. Леди и лорд Валентайны уехали из Линтон-вилля очень давно, я их совсем не помню… Этот дом купил мой дед, и он пустовал до недавнего времени…
– Как – давно? – перебила я ее совсем невежливо. – Мои родители уехали из Линтон-вилля четыре года назад. А я жила в этом доме до двенадцати лет.
– Вы что-то путаете, леди, - женщина покачала головой, и взгляд ее стал настороженным. – Мой дед купил этот дом у Валентайнов, когда еще был жив. А умер он шестнадцать лет назад. Этот дом принадлежал нашей семье, а теперь этот дом мой, все документы в порядке, не сомневайтесь.
Я открыла рот, сообразив, что дамочка приняла меня за мошенницу, претендующую на ее собственность. Но разве сама она не была мошенницей?! Каких шестнадцать лет!.. О чем она?!..
– Никоим образом не претендую на этот дом, - сказала я с трудом сдерживая негодование, - но я жила здесь, когда была ребенком.
– Вы ошибаетесь, - быстро возразила она.
– Нет, не ошибаюсь. Я прекрасно это помню. Эту решетку, - я указала на колодец, - положили, чтобы я не совала туда нос. Я очень любила бросать туда камешки, и мои родители волновались, что я могу упасть.
– Леди! – теперь женщина с трудом сдерживалась, а ребенок уронил погремушку и заревел во всю голову. – Вы ошибаетесь, повторяю вам! – молодая мама пыталась успокоить ребенка, но он плакал все сильнее. – Простите, но я вернусь в дом, - она ухитрилась поднять погремушку и сунуть ее в руки плачущему ребенку, - а этот колодец, - она тоже указала на него, - выкопал мой муж три года назад. Сразу, как только мы поженились. И это вам подтвердит любой из наших соседей. И вообще… - она подозрительно и недоверчиво смерила меня взглядом, - слишком вы молоды, чтобы быть дочерью Валентайнов. Им было сто лет в обед. Всего хорошего!
Она пошла по направлению к дому, под рев недовольного ребенка, а я осталась стоять за оградой, осмысливая то, что услышала.
Дом продан больше шестнадцати лет назад? Моим родителям сто лет в обед? Колодец построен недавно?.. Не может быть… Я помнила, отлично помнила, что моим родителям было всего сорок. Папа играл со мной в лошадку, таская на закорках, а мама отлично играла в бадминтон…
Они умерли от пневмонии, потому что возвращались из гостей и промокли под дождем… Так сказал врач… От пневмонии умирают и молодые…
Я стояла возле ограды, глядя на белый дом, на колодец, и мне казалось, что сейчас голова моя взорвется, как шутиха во время праздника. Потому что я помнила совсем другое – молодых и веселых родителей, колодец, в который я бросала камни…
Сбросив оцепенение, я постучалась в дом по соседству, а затем – в дом напротив, но разговоры с другими жителями Линтон-вилля ничуть мне не помогли. Все соседи, как один, утверждали, что Валентайны были престарелой супружеской четой, давным-давно продали дом и уехали, и никто ничего не знал об их дочери – об Эмилии Валентайн.
Священник сказал, что будет ждать меня, чтобы помочь составить заявление в мэрию. Но я не вернулась в церковь. Не пожелала задержаться в Линтон-вилле даже на ночь.
Эмили Валентайн уезжала из городка, который привыкла считать своим родным, плотно закрыв окошко кареты. Будто сбегала, боясь разоблачения.
– Куда теперь, леди? – спросил кучер, когда мы остановились на станции, чтобы лошади могли отдохнуть и напиться.
Я вышла из кареты и остановилась возле нее столбом, погруженная в свои мысли. Кучеру пришлось еще раз повторить вопрос, прежде чем я услышала и поняла.
– Если мы в столицу, то надо свернуть по развилке направо, - кучер махнул рукой, - иначе потом придется делать крюк.
Я кусала губы, не зная, что предпринять, и вдруг слова молоденькой послушницы из пансиона святой Линды прозвучали в моей голове так ясно, словно я сама произнесла их: «Липы растут на Белом Острове». И хотя разум говорил обратное, я всё ещё надеялась, что просто память сыграла со мной злую шутку, и пробелы в моей жизни были результатом юношеской забывчивости, а не происками королевского колдуна.