Семья Тибо, том 2
Шрифт:
– Желаю успеха… – сказал он. (И на этот раз не прибавил: "мальчуган".)
Жак вернулся в редакцию. До свидания, которое он назначил Женни, оставалось только полчаса.
Из кабинета Жореса выходила группа социалистов, среди которых он узнал Кадье, Компер-Мореля [15] , Вайяна, Самба [16] . Потом он увидел, как они зашли к Галло. Он повернулся и постучал в дверь Стефани; тот был один и стоял, склонясь над столом, заваленным иностранными газетами.
15
Компер-Морель Адеода-Констан-Адольф – один из лидеров Французской социалистической партии, накануне войны 1914 г. – член парламента.
16
Самба Марсель (1862-1922) – один из парламентских лидеров социалистической партии, активный сотрудник "Юманите". С 26 августа 1914 г. – министр общественных работ.
Стефани был высокий и худой, со впалой грудью и острыми плечами. Его длинное лицо, обрамленное черными волосами, все время дергалось, что делало его похожим на бесноватого. Этот человек отличался всепожирающей активностью южанина (он был родом из Авиньона). Окончив университет со званием преподавателя истории, он несколько лет был учителем в провинции, прежде чем посвятил себя политической борьбе; те, кто у него учился, не забыли о нем. Жюль Гед устроил его в "Юманите". Жорес, человек могучего здоровья, сторонился болезненных людей; он ценил Стефани, не питая к нему особой симпатии. Все же он предоставил ему руководящий пост в газете и поручал трудные дела.
В этот день для связи с социалистической фракцией парламента и административной комиссией партии он выбрал именно его. Жорес старался добиться официального протеста со стороны социалистов – членов парламента против какого бы то ни было вооруженного вмешательства России; он все настойчивее требовал на Кэ-д'Орсе, чтобы Париж отказался от совместного с Петербургом выступления и сохранил полную свободу действий, что позволило бы ему сыграть в Европе роль арбитра-миротворца.
Только что Стефани имел длинную беседу с патроном. Он не скрыл от Жака, что тот находился в крайне нервном состоянии. Жорес решил, что завтра "Юманите" выйдет со следующим угрожающим заголовком: "Сегодня утром начнется война".
Он составил совместно со Стефани проект воззвания, в котором социалистическая партия от имени трудящихся Франции заявляла всей Европе о своей воле к миру. Стефани запомнил из него целые фразы и цитировал их своим певучим голосом, прохаживаясь большими шагами по комнате. Его птичьи глазки за стеклами очков шныряли во все стороны, а костлявый и горбатый нос выдавался вперед, точно клюв.
– "Социалисты призывают всю страну протестовать против политики насилия…" – декламировал он, подняв руку. Сегодня он чувствовал потребность закалить свою веру, повторяя, словно церковную литанию, бодрящие призывы декларации, – это было заметно и производило трогательное впечатление.
Днем в редакции был получен аналогичный текст от германских социалистов. Жорес сам перевел его с помощью Стефани:
"На нас надвигается война! Мы не хотим войны! Да здравствует примирение народов! Сознательный пролетариат Германии во имя человечества и цивилизации выражает свой самый пламенный протест!.. Он властно предписывает германскому правительству использовать свое влияние на Австрию в интересах мира. Если же ужасная война не может быть предотвращена, он требует, чтобы Германия ни под каким видом не вмешивалась в конфликт!"
Жорес желал, чтобы оба манифеста были развешаны друг подле друга в виде двух одинаковых плакатов по всему Парижу, по всем большим городам – и как можно скорее. Все принадлежащие социалистам типографии в ту же ночь должны были перейти исключительно на эту работу.
– В Италии тоже работают неплохо, – сказал Стефани. – Группа депутатов-социалистов, съехавшихся в Милане, приняла резолюцию, требующую немедленного и чрезвычайного созыва итальянской палаты депутатов, которая должна заставить правительство публично заявить, что Италия не последует за своими союзниками.
Быстрым движением он схватил один из лежавших на столе листков:
– Вот вам перевод одного социалистического манифеста, опубликованного в газете Муссолини "Аванти": "Италия может занять только одну позицию: нейтралитет! Потерпит ли итальянский пролетариат, чтобы его снова погнали на бойню? Пусть раздастся единодушный крик: "Долой войну! Ни одного человека! Ни одного гроша!"
Этот перевод должен был появиться на первой странице завтрашнего номера "Юманите".
– В среду, – продолжал Стефани, – в Брюсселе состоится пленум Международного бюро, а вечером большой митинг протеста под председательством Жореса, Вандервельде [17] от Бельгии, Гаазе [18] и Молькенбура [19] от Германии, Кейр-Харди от Англии, Рубановича [20] от России… Это будет грандиозно… Всех свободных в данный момент активистов во всех странах призывают принять участие в поездке, чтобы этот митинг превратился в мощную всеевропейскую демонстрацию. Надо показать, что пролетариат всего мира восстает против политики правительств!
17
Вандервельде Эмиль (1866-1938) – лидер Бельгийской рабочей партии, председатель Международного социалистического бюро. В августе 1914 г. вошел в правительство.
18
Гаазе Гуго (1863-1919) – председатель правления Социал-демократической партии Германии (с 1911 г.) и председатель социал-демократической фракции в германском рейхстаге.
19
Молькенбург Герман (1851-1927) – один из лидеров Социал-демократической партии Германии, член секретариата партии и депутат рейхстага; член Международного социалистического бюро.
20
Рубанович И.А. (1860-1920) – народоволец, потом один из руководителей партии социалистов-революционеров (эсеров). В Международном социалистическом бюро представлял эсеров.
Он ходил взад и вперед, морща нос, кривя губы, терзаясь собственным бессилием, но держался стойко и не желал поддаваться унынию.
Дверь открылась, чтобы впустить Марка Левуара. Он был весь красный от волнения. Едва войдя в комнату, он упал на стул:
– Кажется, они все хотят ее!
– Войны?
Он только что вернулся с Кэ-д'Орсе и принес необыкновенную новость: г-н фон Шен будто бы явился в министерство с заявлением, что Германия, желая дать России благовидный предлог для отказа от ее непримиримой позиции, обещает добиться от Австрии формального обязательства не нарушать целостность сербской территории. И посол предложил французскому правительству сделать официальное заявление в печати о том, что Франция и Германия, "полностью солидаризуясь в пламенном желании сохранить мир", действуют совместно и настоятельно советуют Петербургу проявить умеренность. И вот будто бы французское правительство под влиянием Бертело отвергло это предложение и решительно отказалось афишировать хотя бы малейшую солидарность с Германией из опасения оскорбить чувства своей союзницы России.
– Как только Германия делает какое бы то ни было предложение, заключил Левуар, – на Кэ-д'Орсе кричат: "Это западня!" И так продолжается уже сорок лет!
Маленькие глазки Стефани уставились на Левуара с выражением сильнейшей тревоги. Его длинное лицо как будто еще больше вытянулось; как будто его студенистые щеки оттягивала опушенная челюсть.
– Страшнее всего подумать, – прошептал он, – что в Европе их всего семь-восемь, ну, может быть, десять, человек, которые и делают историю… Вспоминаешь "Короля Лира": "Да будет проклято время, когда стадом слепцов предводительствует кучка безумцев!.." Пойдем, – внезапно прервал он себя, кладя руку на плечо Левуара. – Надо предупредить патрона.
Оставшись один, Жак встал. Пора было идти к Женни. "А завтра вечером я буду в Берлине…" Он думал о порученном ему деле только урывками, но всякий раз с трепетом радости. Впрочем, к радости примешивалась некоторая тревога: страх, что он не сможет выполнить наилучшим образом то, чего от него ожидали.
XLVI. Понедельник 27 июля. Жак и Женни обедают вдвоем неподалеку от Биржи
Хотя часы на здании Биржи не показывали еще половины восьмого, Женни была уже тут. Жак увидел ее издали и остановился. Стройный, неподвижный силуэт вырисовывался на фоне запертой решетки в толчее, которую учиняли газетчики и кондукторы автобусов. В течение целой минуты он стоял на краю тротуара и любовался ею. Застав ее тут, в одиночестве, он вновь переживал одно давнее ощущение. Когда-то, в Мезон-Лаффите, он часто бродил вокруг сада Фонтаненов, чтобы хоть мельком взглянуть на нее. И сейчас ему вспомнилось: однажды на склоне дня он увидел, как она в белом платье выходит из-под тенистых елей и пересекает полосу солнечного света, окруженная загоревшимся на миг лучистым нимбом, словно какое-то видение…