Семья Зитаров. Том 1
Шрифт:
— А-а, старина! Заходи, заходи, чего ты там торгуешься.
Часть стрелков ушла в город, поэтому в помещении роты было пусто. Многие же из тех, кого Янка когда-то знал, ушли туда, откуда не возвращаются. Они никогда больше не явятся на вечернюю поверку, и вместо них на нарах рядом со старыми товарищами сидели незнакомые люди. Группа, собравшаяся вокруг Янки, была немногочисленна. Одни пали в бою, другие лежат в госпитале — от роты остались жалкие остатки. Янке взгрустнулось при воспоминании о статных, веселых парнях, которых ему больше никогда не увидеть. Они не были его братьями или родственниками, но он любил их, как близких родных. Он вспомнил главного заводилу полка поручика Витыня, элегантного штабс-капитана Родэ — самого красивого парня в полку. Кое-кто из них остался на Тирельском болоте, другие лежат на Лесном кладбище, и никогда больше не раздастся их смех, не порадует глаз их упругая походка.
Один из стрелков, родственник поручика Витыня, хранил его дневник и фотографии. Он дал их Янке посмотреть, и тот, забыв обо всем, погрузился в чтение записок молодого офицера. Как в жизни, так и в дневнике он не мог обойтись без юмора; до самого последнего дня, 28 декабря, его записи носили бодрый, шутливый характер. «Сегодня спать не удастся, предстоит серьезная работенка. А в следующую ночь, возможно, придется искать приюта у гостеприимных девушек Елгавы? Вот был бы для них сюрприз — настоящий рождественский подарок!
Сам Петр не верит — вот чудак,
Что я из Вентспилса моряк!»
А следующей ночью он уже лежал накрытый шинелью около штаба дивизии рядом с семью другими убитыми офицерами, которых стрелки вынесли с поля боя. Вместо гостеприимных елгавских девушек пожелтевшее лицо веселого парня ласкал ледяной ветер.
Под вечер явился дежурный и сообщил, что командир роты возвратился. Простившись со стрелками, Янка поспешил к брату. Комната Карла находилась в соседнем доме. Пока братья разговаривали, вестовой вскипятил чай и приготовил ужин. Янку поразила перемена, происшедшая в брате. Он и прежде не отличался особой разговорчивостью, а теперь и вовсе с трудом выдавливал из себя слова, а временами обрывал фразу на полуслове. Незнакомые, нетерпеливые жесты, какая-то новая манера резко и всегда неожиданно откидывать голову. На лице его то вдруг появлялась болезненно-сердитая гримаса, то так же внезапно исчезала. Он непрестанно барабанил пальцами по колену и, закинув ногу на ногу, нервно покачивал носком сапога. Все это — новое, несвойственное ему прежде. Карл сделался нервным, раздражительным. Казалось, он даже не рад приходу брата. Слушая Янку, Карл незаметно погружался в думы, а когда брат спрашивал его о чем-либо, словно пробуждался. Янке часто приходилось повторять вопрос.
— Когда ты приедешь домой погостить? — поинтересовался Янка.
— Домой? — взгляд Карла устремился куда-то в угол. — Не знаю. Там видно будет. Вряд ли придется.
— Скажи, Ансис Валтер здоров?
— Ансис? Вероятно. Ах, да, — очнулся он, — Ансис здоров, я вчера его видел. Он теперь старший унтер-офицер. Представлен к «георгию» третьей степени. Мне, кажется, дадут орден Станислава.
И он вдруг неизвестно почему рассмеялся. И было непонятно: радость это или ирония по поводу ожидаемой награды.
Поздно вечером пришли еще два офицера. Один принес с собой бутылку бенедиктина. Они втроем распили ее. После этого Карл точно освободился от внутреннего оцепенения, сделался разговорчивее и, когда оба его товарища ушли, стал болтать с Янкой, как прежде, когда бывал в хорошем настроении; показал трофеи — немецкую каску, бинокль и головку гранаты, убившей ротного фельдфебеля; выложил на стол групповые фотографии офицеров и густо покраснел, когда между фотографиями мелькнуло детское личико Сармите. Чтобы Янка не прочитал надпись на обороте, он сунул ее в пачку уже просмотренных фотографий и отложил в сторону.
Было решено, что Янка заночует у брата, поэтому они после ужина проговорили еще несколько часов. И как раз в тот момент, когда Карл разоткровенничался, из штаба к командиру роты явился вестовой. Карл вышел в переднюю.
Спустя несколько мгновений началась тревога. Карл вернулся взволнованный, быстро надел шинель.
— Полк отправляется.
— Сейчас? — Янке не хотелось верить.
— Да, ротам дается на сборы один час.
Вестовой поспешно связывал вещи Карла.
— Видишь, братец, как получилось, — сказал Карл. — Тебе придется возвращаться домой. Как ты ночью пойдешь?
— Дойду. Я ведь знаю дорогу. А ты… неужели вы сегодня ночью уйдете на позиции?
— Не только пойдем — придется бежать. Утром приказано быть на месте.
В безумной спешке носились вестовые, разыскивая офицеров, собирая солдат. Опустели постели, лихорадочно наполнялись солдатские вещевые мешки, гремели котелки, стучали приклады, строились взводы. Несколько минут спустя по темным улицам окраины маршировали два стрелковых полка — обратно на поле боя, с которого они только неделю назад ушли, чтобы залечивать нанесенные им раны. Лишь несколько дней отдыха, короткий перерыв, и опять война звала их в новые сражения, более жестокие, чем те, которые они уже пережили.
Мало кто видел в ту ночь уходящих стрелков. Утреннюю тишину завтра не нарушат песни и шум шагающей роты. Те, кто еще сегодня ходил по узеньким улочкам, через несколько часов будут лежать в снегу на замерзшем болоте и на них обрушится смертоносный огонь.
Янка, усталый и продрогший, к утру возвратился домой.
Глава седьмая
1
Война продолжалась уже два года. Стали заметно иссякать экономические ресурсы страны, быстро надвигался кризис. Немецкие войска уже применяли отравляющие газы и разрывные пули, подводные лодки топили суда торгового флота.
«Войну продолжать до победного конца!» — вещала пресса.
Когда наступит победа и кто, в конце концов, победит? Годы идут, гибнут миллионы людей, рушится народное хозяйство, нужда и голод душат народы, и солдат начинает тосковать по дому. Все очевиднее становится бессмысленность гигантской бойни.
Чувствовалось, напряжение в стране растет и что-то должно рухнуть. Во время рождественских сражений один из сибирских полков отказался идти в наступление, требуя, чтобы сначала очистили штаб армии от шпионов и предателей. Несколько десятков солдат расстреляли, но этим делу не помогли. Местами уже тайно братались с противником: патрули разведчиков, встречаясь в ничейной полосе, уступали один другому дорогу и стреляли в воздух, инсценируя «случайные столкновения». Некоторые полки на Рижском фронте сочли ненадежными и со стратегически важных участков перевели в тыл.
Продовольствия в городах становилось все меньше, у магазинов росли «хвосты», и открыто процветала торговля казенным имуществом.
Мартын Зитар продолжал наживаться. Рядом с его корчмой стояла большая баня. Теперь ее каждую неделю топили для войска. И каждый раз, когда взводы солдат приходили мыться, Мартын по дешевке покупал у них сапоги, ватные брюки и белье. Каптенармус сапожной команды приносил ему раза два в неделю по куску юфти. Сверху донизу распространилась эпидемия растрат и хищений. Крупные интенданты занимались этим в больших масштабах, мелкие чины — соответственно занимаемому положению. Государство несло убытки, спекулянты наживались. И люди, подобные Мартыну Зитару, отнюдь не мечтали о мире.