Семья Зитаров. Том 2
Шрифт:
Так шел он, мечтая и подсчитывая. По временам его грезы нарушали тучи комаров или слепней, беспощадно жаливших одинокого путника и вызывавших в нем глухую злобу. Ему пришлось повязать голову платком и разгонять маленьких тиранов густой еловой веткой.
До Тамалги, если идти напрямик, около шестидесяти верст — день хорошей ходьбы. Эрнест знал, каким трудным будет путь через вековой лес, если идти без тропинки, поэтому он избрал окольную дорогу, которая была вдвое длиннее, — поближе к селениям и улусам алтайцев на берегах рек. Два, самое большое три дня — и Эрнест доберется до высокой горы и недели две сможет жить в одиночестве, копаясь в земле и промывая речной песок.
Весь первый день он шел по лесу, не встретив ни души. Вечером дорога свернула в долину реки, дальше она тянулась по заросшему кустарником берегу в гору, может быть, даже на Тамалгу, из снегов и льдов которой образовалась эта незнакомая река. Перед заходом солнца Эрнест подошел к старому деревянному мосту и на противоположном берегу увидел несколько домишек. Это было маленькое алтайское селение — улус Козункол.
Эрнест снял с головы платок и свернул в улус поискать ночлега.
Здесь было не больше двадцати домов, простых, маленьких, построенных из неотесанных бревен. Около жилых домов не виднелось никаких хозяйственных построек. Обширные загоны, обнесенные изгородями, говорили о том, что население улуса занимается скотоводством. У дверей стояли небрежно брошенные телеги, и первыми путника встретили лохматые собаки.
Отбиваясь от них, Эрнест прошел мимо нескольких домов, тщетно ожидая, что кто-нибудь выйдет унять озлобленных псов. Правда, кое-где в маленьких оконцах появлялись любопытные лица, но, когда Эрнест, приветствуя их, кивал головой, они моментально исчезали.
— Ну и народ… — рассердился он и наконец свернул к одному из домов. На его стук никто не ответил. Подергав ручку двери, Эрнест убедился, что она заперта. Нечего делать — пошел дальше. То же ожидало его во втором, в третьем и в четвертом доме. Наконец, одну из дверей он нашел незапертой и, не ожидая приглашения, вошел. В лицо пахнуло какой-то кислятиной и незнакомым сладковатым запахом. На полу маленькой комнаты валялись шкуры домашних животных и зверей; один угол был отгорожен черной завесой, в другом на кедровой скамейке сидела с веретеном в руках старая алтайка и пряла шерсть. Оголив во всю длину левую ногу, она катала веретено по голому бедру, выполняя одновременно обязанности пряхи и прялки. Это так заинтересовало Эрнеста, что он забыл поздороваться и не обратил внимания на остальных обитателей дома. Его отвлек какой-то булькающий звук. Эрнест повернулся и увидел средних лет смуглого мужчину в лоснящейся ватной одежде. Он сидел, по восточному обычаю, на полу, скрестив под собой ноги, и сосал трубку. В двух шагах от него у топившейся печки стояла на коленях молодая женщина и пекла лепешки.
— Добрый вечер! — приветствовал Эрнест.
Мужчина буркнул что-то в ответ и, не меняя позы, равнодушно взглянул на Эрнеста. Пряха и молодая женщина даже не посмотрели на пришедшего. Начался странный разговор. Эрнест по-русски спрашивал, можно ли переночевать, алтаец отвечал ему что-то на своем языке. Оба задавали вопросы, и каждый ничего не понимал. Тогда Эрнест знаками показал, что устал, хочет спать и, почавкав ртом, изобразил процесс жевания. Наконец, его собеседник понял, что от него требуют. Он испуганно вскочил и отрицательно замахал руками, без конца повторяя:
— Нет, нет, нет, не можно! Не можно, нет!
— Я заплачу, — предложил Эрнест и вытащил кошелек.
Но алтаец в ужасе отмахивался обеими руками. Вдруг он вытащил длинный большой нож, каким обычно режут скот, приставил его тупой стороной к горлу и провел по нему, показывая, что перережет горло.
Побледневший Эрнест попятился к дверям, а алтаец все продолжал что-то бормотать, приставляя к горлу нож.
«Ну, теперь я пропал, — испуганно подумал Эрнест. — Он хочет меня зарезать».
На самом деле опасения Эрнеста не имели никаких оснований. За несколько дней до этого в улусе произошло убийство, кто-то перерезал кому-то горло, и весь поселок жил в суеверном страхе, потому что шаман не совершил еще очистительного обряда. По мнению этих людей, душа убитого скиталась в окрестности, принимая разный облик и стараясь причинить зло улусу. Как на беду, почти все мужчины находились на горных пастбищах и ничего не знали о происшедшем. Пока шаман не умилостивит душу убитого, жители улуса боялись каждого незнакомого человека, ибо он мог оказаться духом покойного. Если бы Эрнест знал это и хотел использовать суеверие местного населения, он мог спокойно поселиться здесь и потребовать какой угодно выкуп. Но он не понимал языка алтайцев и поэтому напугался еще больше, чем эти бедные люди. Он чуть ли не бегом пустился прочь от поселка. Воспоминание о длинном ноже придавало ногам резвость. Только добравшись до кустарника, он осмелился обернуться и передохнуть немного. Слава богу, его никто не преследовал. Может быть, еще удастся спастись. Ох, этот ужасный улус Козункол! Лучше переночевать в лесу со зверями, чем в таком разбойничьем гнезде…
Эрнесту не удалось уйти далеко — его настигла ночь. Он спрятался в кустах и поужинал сухарями, запивая их водой. А вскоре ему пришлось испытать новые страхи: в лесу за рекой вдруг раздалось жалобное завывание:
— Камлай!
Это не могла быть птица, звери тоже так не воют. Может быть, человек или призрак? Крик повторился.
— Камлай! Камлай! — жутким эхом раздавалось в горах, непрерывно перекатывалось по тайге, погруженной в непроглядную ночную тьму. Казалось, это голос леса, угроза, исходящая из чащи, предупреждение тьмы об опасности. В течение всей ночи, с небольшими перерывами, таинственное «камлай» пугало отважного золотоискателя. Не смыкая глаз, с раскрытым складным ножом в одной руке и тяжелой дубинкой в другой ждал Эрнест наступления утра и с первыми лучами солнца отправился дальше. На рассвете жуткие крики прекратились. В улусе послышалось пение петухов, и всякая нечистая сила должна была исчезнуть.
Позже, уже в селе Бренгули, вернувшись из своего похода, Эрнест узнал, кто кричал в тайге. Ему рассказал один алтаец, завернувший во время охоты в колонию, что, если случается несчастье, например насильственная смерть, шаман уходит в лес и своими заклинаниями задабривает злых духов и вымаливает покой душе убитого. Иногда достаточно одной ночи, в иных случаях шаману приходится камлать неделю напролет, пока душа убитого перестанет бродить по селению. Камлания иногда сопровождаются жертвоприношением и другими колдовскими приемами. Но о том, как все происходило, знал только шаман, потому что во время камланий он не подпускал близко никого.
Следующую ночь Эрнест ночевал у пастухов на горных пастбищах. Они, несмотря на угрюмую внешность, оказались очень приветливыми и гостеприимными и угостили его мясом ягненка и кумысом. От них Эрнест узнал, как скорее добраться до Тамалги. Он сбился с правильного пути и вместо трех дней скитался неделю. За это время Эрнест видел много горных улусов и большие стада. Большинство алтайцев имело сотни быков и тысячи овец, не говоря о табунах великолепных лошадей. Палатки этих алтайцев были увешаны красивыми коврами, седла отделаны серебряными украшениями.