Семья Зитаров. Том 2
Шрифт:
Вот они и повидались. Если бы на улице было безлюдно, Янка, выйдя от Ниедр, закричал бы от избытка чувств. Он словно опьянел. Теперь ничто не заставит его забыть эту девушку. Он возвращался мысленно к дням разлуки и не мог понять, как он обратил внимание на Айю и, пусть на короткий срок, забыл Лауру. Вспомнив, что все это миновало и он несколько недель будет жить вблизи Лауры, Янка благодарил судьбу, которая привела его на чужбину, заставила скитаться по горам и лесам и позволила встретить настоящего друга. Теперь он его больше не потеряет, что бы ни случилось. Потерять Лауру — это значит потерять солнце: без нее жизнь бессмысленна. Он не отдаст ее никому, если даже самому придется погибнуть. Теперь Янка знал, за что он должен бороться.
Это был первый порыв. Но, как обычно в подобных случаях (если только человек не трус и не боится взглянуть правде в глаза), за такой бурной уверенностью рано или поздно следует реакция. Янка пережил ее в тот же день по дороге в лесной лагерь.
Он пытался посмотреть на себя глазами Лауры, беспощадно, оценивающе, сравнить себя с другими. И чем больше он разглядывал себя в зеркале сомнений, тем ничтожнее и незначительнее казался себе. Он никем еще не был. Тогда как другие…
Погрузившись в раздумье, Янка вышел из узкого переулочка на дорогу, ведущую к станции, и почти столкнулся с Айей. Она возвращалась с рынка, не сумев продать все взятое с собой.
Янка в первый момент нахмурился и почувствовал неловкость, словно Айя могла подслушать его тайные мысли и знала, откуда он идет.
— Ты тоже из города… — не очень приветливо заговорил он. — В «эваке» была?
— Нет, я с рынка, — ответила Айя. — Продала кое-что из посуды. Цены упали. Рынок полон беженцев.
— Не надо спешить. Позже, когда вещей станет меньше, цены поднимутся.
— Может быть, и так. А мы подумали: вдруг подадут вагоны, тогда все равно всего не захватишь с собой. Даром бросать тоже не хочется.
Айя поставила мешок на землю и собиралась переложить его на другое плечо. Янка взял мешок.
— Давай понесу немного.
— Да он не тяжелый, я сама, — поспешно ответила Айя, слегка покраснев.
— Ничего, давай.
Воодушевленная любезностью Янки, Айя словно ожила и стала рассказывать, что видела и слышала в городе.
— На рынке играл на гармони слепой. Говорят, литовец, из беженцев, и тоже ждет посадки в эшелон. И как это слепой человек мог научиться так хорошо играть? Вокруг него собралась большая толпа, и все бросали ему в шапку деньги. А потом там еще вытащили из реки утопленника. Мне даже нехорошо стало, когда я на него посмотрела. Говорят, в Бийске свирепствует дизентерия и холера. Только бы к нам не занесли.
— Надо скорее уезжать отсюда.
— Ты был в «эваке»?
— Да.
— Я на рынке встретила Карла. Он спросил, не видела ли тебя. И сказал, что вы вместе пришли в город, но ты скоро потерялся.
— Я… я гулял у реки. Хотел искупаться.
— Страшно холодная вода, не правда ли?
— Наверно. Я даже не вошел в воду.
— Наши парни собираются устроить вечеринку в лесу.
— Вот как?
— Ты не думаешь пойти?
— Там видно будет. Ты пойдешь?
— Не знаю. Ведь это не обязательно.
Так болтали они о пустяках, лишь бы не молчать. Все время Янка чувствовал невысказанный вопрос в глазах Айи, хоть она и старалась казаться равнодушной. Ты был там! Ты встретил ее? И о чем ты теперь думаешь?
Если бы это была Лаура и мешок, который он нес, принадлежал ей… Представив себе, что и Лауре пришлось бы так ходить со старьем на рынок и показывать свою бедность любопытному взору посторонних, Янка почувствовал, как у него сжимается сердце. Но об Айе такие мысли не приходили ему в голову, хотя она тоже была молода и, по-видимому, так же стыдилась бедности, как стыдилась бы ее Лаура. Парупы считались самым бедным семейством в лесу. В селе они все время нуждались. Уезжая из тайги, ничего особенного не смогли продать, поэтому сейчас в городе они распродавали остатки, чтобы пополнить запасы продовольствия в дальнюю дорогу. Старый Паруп, так же как и мать Айи, плохо знал русский язык, поэтому все дела вела Айя; ее брат Рудис был еще слишком мал, чтобы помогать сестре.
Когда показались первые шалаши беженцев в сосняке, Айя сказала:
— Дай мне мешок. Я уже отдохнула.
Янка не отдал. Он донес мешок до самого шалаша Парупов и поставил у входа. Сармите, Эльза и Эльга ушли собирать шишки, Эрнест строил шалаш для Зариене, а Карл еще не вернулся из города — вероятно, зашел проведать старого боевого товарища Черняева.
Забравшись в шалаш, Янка наскоро поел и, взяв карандаш и бумагу, стал писать Лауре большое письмо. Это было не обычное письмо, а маленькая поэма — отрывки ее, написанные ранее в виде отдельных стихов, Янке пришлось только привести в порядок. В ней ни разу не упоминалось имя Лауры и нигде не говорилось «я люблю тебя», но смысл этих стихов мог быть непонятен разве только слепому.
Окончив поэму своей любви, Янка подписал ее инициалами Я. З. и, заклеив конверт, прошил для верности нитками, потом упрятал письмо в нагрудном кармане гимнастерки — до подходящего момента, когда можно будет вручить его Лауре. Получит ли отклик этот призыв, исходящий из его юной души, или, не услышанный, не понятый, даже презираемый, останется гласом вопиющего в пустыне?
В середине августа в лагерь прибыли последние латышские беженцы, и с ними — Симан Бренгулис. Он приехал на трех тяжело груженных возах; за телегами шли четыре лучшие коровы; он вез с собой полные лари, бочки и мешки продуктов. Появление Бренгулиса завершило формирование лагеря. Теперь все латыши собрались вместе, и первый хозяин села опять оказался среди большой семьи. Беднейшие беженцы, вспоминая, как Бренгулис помогал им в лесу, сразу почувствовали себя увереннее: неужели в трудный момент богатый земляк не выручит? Мелкие людишки так и липли к состоятельному хозяину, готовые услужить ему, чем только можно. Они построили Бренгулису шалаш, самый большой во всем лагере, покрыли его камышом, а перед шалашом сложили очаг и сушилку для сушки сухарей. Некоторые избранные даже удостоились особой чести: Бренгулис пригласил их помочь распродать лошадей, коров и многочисленное домашнее имущество. Зариене с дочерью помогала Прасковье Егоровне коптить свинину и сушить сухари.
Шалаш Бренгулиса стал центром лагеря и Бренгулис — его неофициальным главой.
Жизнь в лагере в это время была довольно сносная: погода стояла теплая, еды хватало, и настроение у людей тоже было хорошее — на родину едут, домой…
Янка ежедневно отправлялся в город в надежде встретить Лауру, но ему не везло. Он прогуливался по базару, долго вертелся в «эваке», иногда даже, набравшись смелости, проходил по переулку, где жили Ниедры, но ему не суждено было увидеть Лауру. Изнывая от тоски, он, однако, не отважился еще раз появиться в квартире Ниедр, хотя теперь это было так просто — следовало только быть решительнее.
Так прошла неделя.
В понедельник Янка получил новые ботинки. За них, правда, пришлось заплатить сто восемьдесят тысяч рублей, но зато это были настоящие «танки» из юфти, прочные, не боящиеся воды. Этим приобретением Янка был обязан Карлу — тот присмотрел «танки» на базаре и купил их для него. Карл убедил домашних, что пора обуть малыша, так в семье называли Янку. Эрнест, правда, ворчал, что лучше бы на эти деньги купить муки, возражала и Эльза, но Карл настоял на своем. Янка смог в понедельник вечером впервые отправиться в городской парк на симфонический концерт.