Семья Зитаров. Том 2
Шрифт:
— Хоть бы успеть сесть в вагоны, пока сухо, — рассуждали люди. — Если начнутся морозы, где в такой тесноте высушишь тряпки? Двадцать семь человек в маленьком товарном вагоне — там и повернуться негде будет.
Да, перспективы становились все более мрачными, но причитаниями делу не поможешь. Беженцы вооружились терпением и утешали себя надеждами, что к началу сентября им дадут вагоны. Ведь это «эвак» собрал их сюда со всего уезда, значит, он позаботится и об их отправке.
Меньше всех унывал Янка. Его жизнь только здесь приобрела содержание; любым способом
Наступил конец августа. Янка весь день просидел в шалаше, приводя в порядок свой «архив». Он узнал, что на границе отбирают рукописи и редкие книги. О книгах он не горевал — их все равно придется по дороге продать, когда нечего будет есть; жаль лишиться рабочих набросков первой написанной им поэмы. Он отбирал важнейшее и то, что казалось наиболее ценным, вписывал в общую тетрадь — надо думать, что ее-то у него не отнимут.
Обезопасив таким образом большую часть своих «сокровищ», Янка под вечер вместе с другими парнями пошел на Бию искупаться.
В лагере их встретили звуки гармони. В сосняке, за шалашом Бренгулиса, танцевали. Сюда пришло много латышей, живущих в городе. В надежде встретить Лауру Янка направился туда. Лауры не было, но появился Эдгар Ниедра с той же самой девушкой, которую Янка видел в парке в прошлый раз. И, так же как в тот раз, Эдгар сделал вид, что не знаком с Янкой, и даже отвернулся, чтобы не отвечать на его приветствие. Поняв это, Янка все время держался поодаль. Там была и Айя, разгоряченная, с пылающими щеками, она танцевала с Рейнисом Сакнитисом и городскими парнями. Временами она поглядывала через плечо партнера на Янку, однажды даже улыбнулась и, кончив танцевать, подошла к нему:
— Почему не танцуешь?
— Разучился, — пошутил Янка.
— Иди, я тебя снова научу, — засмеялась она.
— Как-нибудь в другой раз.
— У, какой ты ленивый…
Устав от танцев, она быстро, прерывисто дышала. И, словно ритм танца освободил ее от каких-то условных уз, она весело резвилась, лукаво улыбалась, точно хотела вызвать Янку на какую-нибудь отчаянную проделку. А потом вдруг снова сделалась серьезной, той тихой, спокойной Айей, которую Янка знал в тайге.
— Отец заболел… — промолвила она. — Боимся, не холера ли.
— Это плохо. Надо пригласить врача. Железнодорожная амбулатория обслуживает беженцев бесплатно.
Разговаривая, они медленно удалялись от танцевальной площадки в пустынный конец сосняка.
— Врача? Мы бы позвали, но боимся, что отца отправят в холерный барак.
— Да, верно. Но и в шалаше оставлять его опасно. Могут заболеть остальные… да и ты сама. С холерой шутки плохи.
Она с таким хладнокровием говорила о смерти, точно у нее в жизни ничего больше не осталось, —
— Мальчик Весманов лежит в тифу. Тоже опасно, но они его держат в шалаше. Спасения все равно нет. А уж если умирать, так лучше у своих, чем в каком-то бараке.
За сосняком опять раздались звуки гармони.
— Может, вернемся? — напомнил Янка. — Опоздаешь к танцам.
— Ничего, мне хочется немного отдохнуть. Где здесь дорога к реке? Я еще не ходила туда.
— Я покажу…
Но тут наступил конец их прогулке. Не успели они дойти до дороги, ведущей к реке, как за спиной послышался голос Фрица Силиня:
— Янка, обожди!
Они остановились, испуганно посмотрели друг на друга, словно стыдясь чего-то. Фриц догнал их.
— Янка, мне нужно тебе что-то сказать… — произнес он, задыхаясь. — Я иду из города.
Айя вопросительно взглянула на Янку, но тот, стиснув зубы, отвернулся, сдерживая волнение.
— Ну хорошо, я вам не буду мешать… — сказала она и медленно пошла вперед, вероятно, надеясь, что ее окликнут. Янка молчал.
— Ну, что? — спросил он, когда Айя скрылась.
— Дело сделано, — гордо отозвался Фриц.
— Что именно?
— Я передал письмо.
— Иди ты! — Янка пытался засмеяться, но смешок оборвался. — Как тебе это удалось?
— О, это целая история.
Словно два заговорщика, они углубились в лес.
— Начиная с полудня, я дежурил на берегу реки, в том мосте, где Ниедры берут воду, — рассказывал Фриц. — Но все время приходили либо мать, либо сестры. Один раз я даже заглянул через ворота во двор, но и там ее не увидел. Тогда я отправился на базар. Вижу, идут две. У одной в руке ведро, у другой корзинка. Ходят возле телег, прицениваются. Я обошел кругом и повернул им навстречу. Вижу, что это те самые, которых ты мне тогда в театре показал.
— Лаура и Рута? А как же ты сумел передать письмо, если Лаура была не одна?
— Погоди, все узнаешь. Лаура держала в руке ведро. Я понял, что сейчас нельзя отдать письмо, потому что та, другая, это увидит и Лаура постесняется взять его. Я выбрал такой момент, когда кругом было много народу, подошел и незаметно бросил письмо в ведро.
— Сумасшедший! — воскликнул Янка. — Зачем ты это сделал?
— А как же иначе? Мне ничего другого не оставалось.
— Ну, и дальше?
— Дальше было вот что. Они некоторое время ходили по базару, что-то покупали. Потом Лаура вдруг заглянула в ведро и увидела письмо. Взяв его в руки, она показала сестре. (Янке стало нехорошо.) Сестра взяла письмо, вскрыла, заглянула в него и со смехом бросила обратно в ведро. «Это же не мне, а тебе…» — произнесла она. Вскоре они ушли домой.
— И это все?
— Да, а что же ты еще хотел? Теперь, дружок, дальше сам действуй.
— Ну, хорошо, спасибо и за это… — сказал Янка. — Но ты только представь себе: что если она это письмо принесет домой и прочитает всей семье? У меня волосы дыбом становятся, когда я думаю об этом. Рута уж во всяком случае прочтет его.