Сенешаль Ла-Рошели
Шрифт:
Я оглядел «поле боя», чтобы оценить действия подчиненных и выбрать новую цель. Три другие бригантины добивали по галере. Остальные враги, развернувшись, стремительно гребли к своим «круглым» судам, которые сбивались в кучу, теперь уже готовясь не к нападению, а защите. Нападать на них я не счел разумным. Слишком большим куском можно подавиться. Нам бы доставить в ЛаРошель то, что уже захватили. Я приказал дать сигнал остальным бригантинам, чтобы оставались на месте, охраняли наши суда, которые, поняв, что опасность миновала, вновь заняли места в строю «линия» и пошли рекомендованным мной курсом.
Мы догнали шестнадцативесельный баркас, в котором сидело десятка два человек. Судя
Один из тех, кто сидел на баке и не греб, встал и, сложив руки рупором, крикнул:
— Мы сдаемся!
— Подойти к нашему борту! — приказал я.
Когда баркас ошвартовался лагом к нашему подветренному борту, мои матросы приладили штормтрап. По нему поднялись два рыцаря и пять оруженосцев. Остальные, незнатные, остались в баркасе. Их ведь не приглашали.
— Продырявить баркас, — приказал я своим матросам.
Один с топором спустился по штормтрапу и сноровисто, будто всю жизнь только этим и занимался, прорубил в днище дыру. После чего быстро поднялся на борт бригантины. Швартов баркаса смотали с утки и кинули оставшимся на нем людям. Плывите, ребята, куда сможете. Они стояли в носовой части баркаса и молча смотрели, как в него стремительно, фонтанируя, набирается вода. Бросив своих на тонущих галерах, они оказались в худшей ситуации, потому что их галера, скорее всего, тонуть будет дольше.
Мы догнали еще две лодки поменьше, с которых сняли двух рыцарей и шестерых оруженосцев. Остальным предложили продолжать плавание на продырявленных плавсредствах. Если сообразительные, додумаются заткнуть пробоины одеждой и догребут до своих, а дуракам на море делать нечего.
Я подошел поближе к остальным бригантинам, дал сигнал привезти ко мне захваченных в плен рыцарей. Взамен отправлю им оруженосцев. Слишком много пленников на одном корабле может подтолкнуть их к бунту. Самым знатным оказался лорд Томас Эрпингем. Это он командовал первой атакованной нами галерой. На его лазоревом сюрко была изображена серебряный сокол с золотой короной. Я не силен в геральдике, не могу сказать, что это значит, но смотрелось красиво. Второго баннерета, как рассказали пленные, разорвало ядро. Миланская бригандина не спасла его, что даже им, видавшим виды воякам, показалось удивительным. Остальные рыцари были башелье.
— Тома, угости рыцарей вином, — приказал я слуге. — У них сегодня выдался не самый удачный день.
— Да уж, — согласился Томас Эрпингем, поглядывая на английскую эскадру, которая не спешила их вызволить. — Пошли за шерстью, а вернемся стриженными.
— Вами командует Джон Гонт? — спросил я.
— Герцог Ланкастерский, — уточнил лорд.
— На каком он судне? — задал я вопрос.
— Не помню, — мило усмехнувшись, ответил Томас Эрпингем.
— Я не собираюсь его атаковать. У меня нет желания тащить вас в ЛаРошель и долго ждать выкуп. Хочу договориться с ним об обмене пленными, — сказал я.
— Вон та той, самой большой галере с золотыми мачтами, — сразу показал лорд, которому тоже не хотелось тащиться со мной в ЛаРошель.
Мои люди спустили на воду восьмивесельный ял, на котором я в сопровождении оруженосца Госвена де Бретона отправился на переговоры с Джоном, герцогом Ланкастерским, регентом несовершеннолетнего короля Англии. Гонт — это английское произношения города Гент, в котором будущий герцог соизволили появиться на свет. Титул ему достался через первую жену.
Флагманская галера была длиной метров семьдесят и шириной около двенадцати. Семьдесят два весла, каждым из которых гребли трое. Две мачты, немного наклонённые вперед. Борт снизу черный от смеси смолы со всякой
Штормтрапа у них не было, пришлось подниматься на борт по концу с мусингами. Я подождал, когда заберется Госвен де Бретон, после чего поднялся по трапу на ют. Джон Гонт, герцог Ланкастерский, был среднего роста и сложения, черноволос, с карими, немного раскосыми глазами, длинным тонким носом и смугловатой кожей. Если бы я не знал, что он англичанин, принял бы за испанца или даже араба. Лицо его выражало уверенность, что он знает всё и лучше всех. При нахождении на верхних ступеньках социальной лестницы не мудрено подхватить такую болезнь. Надеюсь, она протекает в легкой форме. На голове шлем-черепник с золотой каймой по краям и пристегнутой снизу кольчужной бармицей. И шлем, и бармица покрыты черным блестящим лаком. Бригандина длинная, до коленей. Верхний слой из шелковых тканей: красной с вышитыми золотом леопардами и синей с вышитыми золотом лилиями, которые расположены в шахматном порядке. Центральное место в верхнем ряду занимал красный, а по бокам — узкие синие, а в нижнем — наоборот. На руках стальные наручи и наплечи, а на ногах — поножи, тоже покрытые черным лаком. Слева на приделанных к бригандине двух позолоченных цепочках висел рыцарский меч в черных с золотом ножных, а справа — кинжал. Так понимаю, черный и золотой — любимые цвета герцога. Наверное, подражая в юности старшему брату Черному принцу, до сих пор не заметил, что и сам уже взрослый. Рядом с ним стояли несколько рыцарей, среди которых я узнал двух, побывавших у меня в плену, — так называемого графа Ангуса и Генри Норбери, неудачливого посла.
— Александр, сеньор де Ре, известный также как Венецианец, рад приветствует тебя, Джон, герцог Ланкастерский! — приложив правую руку к груди и склонив голову, произнес я.
— И я приветствую тебя, хотя не скажу, что рад нашей встрече! — с легкой иронией молвил он. — Что-то я слышал о тебе, не могу вспомнить.
— Во время твоего последнего шевоше уничтожил пару отрядов и отхватил половину обоза, — подсказал я.
— Так уж и половину?! — улыбнувшись, не согласился Джон Гонт.
— Не будем мелочиться! — улыбнувшись в ответ, предложил я.
— Что-то я еще слышал… — попытался он вспомнить.
— Наверное, что с пленными рыцарями я обращаюсь, как с рыцарями, а с остальными — как того заслуживают, — высказал я предположение и обратился к одному из членов его свиты: — Не правда ли, Генри Норбери?!
— Истинная правда! — подтвердил рыцарь, а самозваный граф Ангус засопел сердито.
— Так это он захватил тебя в плен? — обратился герцог к Генри Норбери.
— Я не знал, что на него лучше не нападать! — шутливо признался рыцарь.
— Теперь не только ты это знаешь, — сделал вывод герцог Ланкастерский и обратился ко мне: — С чем ты прибыл ко мне?
— С предложением обмена. Вы захватили в прошлом году и увезли в Англию Оливье де Манни. Готов обменять его на захваченных мной Томаса Эрпингема и тринадцать башелье, — ответил я.
— Щедрое предложение. Разве он приходится тебе родственником? — поинтересовался Джон, герцог Ланкастерский.
— Нет, — ответил я. — Кое-что должен его дяде Бертрану дю Геклену.
— К сожалению, обмен невозможен, — сказал Джон Гонт.